Князь Олег
Шрифт:
— Хорошо, сынок, — согласился он, — прямо перед сбором Совета словен я позову тебя, а сейчас поспи немного: чую, ночью ты так и не сомкнул своих тревожных очей?
Олаф улыбнулся.
— Да нет, Рюриковна колыбельную спела, и я… вздремнул немного, — охотно отвлекся он от беспокойных дум. — Она так проворно переворошила мне волосы, что все лишние думы ушли гулять в Гостомыслов лес.
Бэрин задумался. Как менялось лицо Олафа, когда он говорил о жене! Столько света и доброты излучало оно, что, казалось, помыслы князя далеки от ратного дела! Но жизнь князя не может проходить только в постели с любимой, а одр княжеских жен часто бывает холодным и обездоленным любовными усладами. А поэтому не упускай, князь, возможности побыть с любимой наедине. Но Олаф, сын жрицы любви, помнил другой завет матери. Накануне решающих вех в судьбе мужчина не должен источать свою энергию ни через плоть, ни через негу. «Собери дары земли и неба, живущие в тебе, в кулак и не выпускай их. В нужный
И вот солнце встало над священной дубовой рощей и осветило жилище бога Прова, бога правосудия ильменских словен. И заволновались новгородцы. Влекомые мощным зовом и подталкиваемые тревожным беспокойством духа спора, они устремились из своих жилищ к покатистому склону волховского берега.
А в это время обостренное внимание поселенцев Рюрикова городища было привлечено к движению ног белогривого коня, который должен был предсказать новгородскому князю его нынешнюю долю на Совете словен. Конь с завязанными глазами вытянул морду к первой перекладине, преграждающей его путь, обнюхал ее и, не переминаясь, приподнял… переднюю правую ногу. Вздох облегчения прокатился по поляне, расположенной возле деревянного храма Святовита в Рюриковом городище, но никто не проронил ни слова до тех пор, пока святой конь не переступил все три перекладины и с правой ноги! И когда благородное, крупное, с холеной белоснежной гривой животное аккуратно выполнило свою трудную задачу и всем своим поведением предсказало молодому князю, казалось бы, уверенное будущее в земле ильменских словен, варяги-русичи на этот раз не грянули свое грозное «ура», ибо чувствовали, что нельзя нынче предвосхищать удачу. Молча смотрели русичи, как верховный жрец развязал повязку на морде коня и низко поклонился Олафу, передавая тем самым силу своей души князю. Олаф, знавший значение поклона верховного жреца, в ответ с глубокой признательностью приложил правую руку к груди, коснулся кольчуги, мелкими сплетенными металлическими кольцами защищавшую его могучую грудь, и, подавив трепетное волнение, оглянулся на своих воев. Четверо знатных, Рюриковых еще, полководцев в полном боевом снаряжении и двое молодых ратных друзей варяжского князя в торжественном молчании ожидали своего предводителя. Олаф возглавил шествие, и все жители Рюрикова городища направились к восточным воротам крепости, чтобы проводить к стругам своих предводителей и послов на грозный Совет северо-восточных словен…
Сама природа подсказала поселенцам Гостомыслова городища необходимость превратить поляну, расположенную вдоль речного спуска, в священное место, где удобнее всего принимать важнейшие решения. Поляна начиналась почти сразу за городьбой Гостомыслова городища, с холма Славно спокойно спускалась к реке, а затем полого, ступенями приближалась к большому деревянному помосту со столом и широкими скамьями. По четырем углам поляны были специально нарыты небольшие возвышения для особых постовых, охранявших собравшихся от неожиданного нападения врага. Обычно поляна заполнялась людьми медленно, ибо неторопливость была все же главной чертой характера словен. Но нынче наблюдатель мог бы отметить необычность сбора Совета: дружность, быстроту и настороженность. С полным заходом солнца и наступлением сумерек на помосте появились двое молодых людей и, держа в руках щит Гостомыслова городища, отлитый, как говорил кузнец Умилич, с помощью духов-карлов, силачей волшебников, которые делают словенских воинов непобедимыми, ибо таят в себе секреты изготовления самого орихалка [8] , показали прекрасное изделие Умилича всем участникам Совета, после чего к двум молодцам подошел третий и ударил мечом о великолепный щит. Затем юноши, так же держа в руках щиты и мечи, с торжественной медлительностью отошли в дальний, южный угол помоста и уступили место именитому послу и советнику бывшего посадника Новгорода, Домославу.
8
Орихалк — легендарный металл атлантов.
Старейшина, одетый в традиционную одежду своего племени: длиннополую льняную рубаху, украшенную крестообразной вышивкой зелеными бисерными бусами и речным жемчугом, темные штаны, заправленные в короткие кожаные сапоги, и накинутую на плечи безрукавицу, отороченную соболиным мехом, — выглядел молодцевато, ибо сохранил еще прямую спину, высокую словенскую стать и умение овладевать толпой. Для начала он вывел на помост кузнеца Умилича и, показав на изготовленные им доспехи, проговорил:
— На века прославил мастерство словенских кузнецов наш Умилич. Вместе с кузнецами Неревского края он изготовил щит и меч нашего Гостомыслова городища, и теперь наше поселение будет охраняться еще и духами… — Домослав взял за руку Умилича, могучего кузнеца, наделенного запоминающимся чернобровым волевым лицом, и весело попросил: — Назови, преданный слуга бога Сварога, чьи духи помогали тебе в работе?
И Умилич, переминаясь
— Мне всегда помогают духи-карлы, духи-силачи. Ежели вы будете их почитать, то ваше поселение никогда не будет разорено. Ни один враг не подступится к нему. Так говорил мой прадед, проживший одну треть десятой доли тьмы [9] и знавший секрет изготовления самого крепкого металла атлантов, орихалка.
— Домослав, — оживленно закричали с разных сторон советной поляны, — из каких мест он родом, этот славный кузнец?
9
Тьма — число, равное десяти тысячам единиц.
И Домослав, обождав, пока не затихнут выкрики состоятельных хозяев Новгорода, позволил зрелому мастеру самому ответить на их вопросы.
— Я — сын сирийского мелькита [10] , жившего в Таврии всего два десятка лет, а к вам перебрался по зову купца Вышаты, который прошлым летом был с торгом в наших краях, — поведал Умилич.
Возникшую тишину вдруг нарушил настороженный вопрос:
— А кто такие мелькиты?
— Это такие же люди, как вы, только верят в бога Христа, но не забывают и духов других богов, помогавших им раньше в жизни, — охотно пояснил Умилич.
10
Мелькиты — православные сирийцы, искавшие унии с Константинопольской патриархией, создавшие при религиозных центрах в разных местах Средиземноморья и Кавказа мастерские по производству медальонов-эвлогий для паломников, а также изделий из бронзы, необходимых при богослужении.
Поляна промолчала на искренний ответ кузнеца-мелькита, а Домослав, воспользовавшись тишиной, спросил советников:
— Принимаем ли мы в свою общину кузнеца Умилича с его умелой работой?
Поляна ответила согласием. И в ответ прозвучало: «Да будет тако!»
Умилич поклонился советникам и удалился с помоста, на котором остался Домослав рядом с огромным щитом, украшенным резьбой и особым бронзовым окладом по краям. В сердцевине щита была изображена фантастическая птица Феникс, сидящая на вершине могучего дуба.
Домослав поднял щит Умилича и проговорил:
— Постараемся, дорогие сородичи, нынче на Совете быть такими же стойкими и мудрыми, какими завещает нам быть этот замечательный щит.
Поляна ответила на этот призыв нарастающим гулом. «Не так-то легко склонить словен к единодушию», — подумал Домослав.
— Все вы ведаете, что наш край обезглавился, — сказал он, окинув поляну беспокойным взором, — Гостомысл умер, а Полюда, заменяющий его, согласился быть посадником до тех пор, пока не найдется преемник более молодой и здоровый. — Домослав нашел взглядом Власко, сидевшего в первом ряду возле помоста и внимательно наблюдавшего за ним. — Варязе, что прибыли к нам для охраны наших земель, тоже предали огню мертвое тело князя своего, Рюрика. А стало быть, нам ныне необходимо решить и другой главный вопрос — будет ли преемник Рюрика, Олаф, носить такое же высокое имя великого князя, коим был наречен Рюрик с нашего дозволения еще при Гостомысле.
Поляна зашумела, зашевелилась, а сторожевые северного угла оповестили о приходе на Совет варязей.
Поляна вдруг выросла, поднялась во весь рост, еще больше зашумела, но, услышав звон меча о щит, недоуменно затихла.
Домослав увидел, как по берегу, направляясь прямо к помосту, шли варяги во главе с Олафом, и вид их не предвещал ничего хорошего. «Неужели рать рядом? Они что, начнут сечь прямо тут?» — лихорадочно соображал Домослав и всей силой воли приказывал себе держаться. Вот он увидел, как семеро богатырей, одетых в шлемы и кольчуги, поравнялись с помостом, и Олаф, первым ловко вскочив на него, сразу подошел к молодцам, что держали огромные щит и меч Гостомыслова городища, и, прижав правую руку к груди, низко склонил голову перед уважаемым символом духа защиты славян. Затем Олаф развернулся к Совету и низко поклонился. Власко, во все глаза наблюдавший за поведением варяга, рванулся было к Домославу, но был остановлен строем варягов, охранявших помост. Он сел на свое место и, не глядя на Домослава, приготовился к самой худшей доле. Каково же было его удивление, когда он услышал молодой, но твердый голос варяга, уверенного не только в своей правоте, но и в силе своего духа.
— Мы пришли сюда не по воле своей, а по необходимости! — сказал Олаф грозно, с напряжением в голосе. Он исподлобья оглядел поляну, на которой сидели настороженные воины и чутко внимали ему. — Нам все равно, кого нынче вы изберете посадником, — заявил далее Олаф, даже не взглянув на Власко, который со злым недоверием окинул фигуру варяга и отвернулся к своему другу. Олаф, поняв, что никто ему не помешает высказаться, выпрямил спину и спокойнее продолжал: — Но решать нашу дальнейшую судьбу без нас не дозволим! Мы не дети рабов, чтобы терпеть презрение со стороны тех, кто привлек для своей защиты нашу силу и род русичей семнадцать лет назад, а ныне считает нас лиходеями, татями.