Князь Олег
Шрифт:
— Нет, — покачал головой Лешко.
— Почему? — смеясь, спросил его Олаф.
— Потому что она все еще его жена! — хмуро ответил Лешко.
— Та-ак, — угрожающе протянул Олаф. — Я дважды в честном бою, один на один, доказал, кто есть кто в этой земле. Теперь я буду определять, какие дела будем вершить мы, а какие вы! — крикнул Олаф, и не только во дворе Синько все стихло и замерло, затаил дыхание весь Плесков, знавший о каждом событии, происходящем в его центре, из уст мальчишек, сидевших на толстоствольных ясенях и тополях. И казалось, на мгновение ахнуло
Но в следующее мгновение стоящие на крыльце люди вдруг оживились. Фаст вывел под руку испуганную красавицу словенку, и восхищенный гул пронесся по рядам варягов.
— Ты кто? — удивленно спросил ее Олаф, как только красавица предстала перед ним.
— Умила, — испуганно прошептала она и еле слышно добавила: — Спиркова жена.
— Вот это Фаст! — засмеялся Олаф. — А я-то голову ломал из-за этой истории! Отвечай-ка, красавица Умила, чьей женой ты хочешь быть: своего прежнего хозяина или моего меченосца Алдана?
Умила смущенно опустила пушистые черные ресницы и, немного подумав, тихо ответила:
— Ежели бы твой меченосец любил меня, а то ведь…
— Алдан! — выкликнул своего воина Олаф. — Реши сам!
— Она по нраву мне, князь, — спокойно заявил отважный меченосец и трижды всех оповестил: — Отныне Умила Изборская является моей семьяницей!
— Спирка! Запомни этот день, второй день гибнущего месяца вресеня, и не клевещи боле на нас! — грозно заключил Олаф. — А теперь слушайте все!
Как по команде, к перилам крыльца выступили Крисанф и Синько.
— Немедленно вот в эти мешки сложите всю плату серебряными гривнами за несение службы Изборску русичами и далее со своими скорнявыми кожанками к нам не жалуйте! Заштопайте этими кожаными лоскутами голые задницы своим мальчишкам, а то они нынче все штаны изодрали, любопытствуя за нами! — гневно молвил Олаф, разбросав по двору кожаные маленькие лоскутики-прямоугольнички.
А вечером, разведя большой костер на прибрежной поляне, Олаф тихо беседовал со своими лучшими ратниками. Плотным полукругом сидели они около него. Слева Вальдс, давний глава изборской дружины, поселившийся в краю кривичей вскоре после занятия Гостомыслова городища Рюриком, рядом сидели Фаст и Алдан, а справа от князя, как всегда, Стемир, а затем Глен, Каницар, Рулав и Руальд — все надежные, дружные соратники, могущие самостоятельно принять то или иное решение, благодаря чему и пользовались они особым уважением у Олафа.
Да, серебряные гривны кривичи уплатили полностью, все сто пятьдесят, как и было указано в первоначальном договоре, и Олафу не надо было идти на Изборск. Вальдс вместе с Дитмаром сами вернулись к вечеру. Болела голова о другой заботушке.
— Как так получилось, что Плесков стал сильнее, чем Новгород? — с недоумением спросил Олаф, обращаясь к Вальдсу, главе изборской дружины, что охраняла оба важных кривичских города — Плесков и Изборск.
— Из-за богатой торговли, — спокойно ответил Вальдс.
— Но Новгород тоже ой-ей-ей каких купцов принимает, — не понял Олаф, — однако жизнь
— Это значит только одно, — опять спокойно проговорил Вальдс, — что ни одно торговое судно без пошлины они не впустят и не выпустят! Таково решение совета старейшин кривичей!
— Но ведь тогда заморские купцы могут спокойно обойти Плесков и идти к нам, в Новгород! — возразил Олаф, пояснив: — Ежели им не понравятся размеры пошлин.
— Да! Но это лишняя неделя пути и трудный волок, а это те же затраты, что на уплату пошлины плесковичам. Не забывай, что путь к ним намного короче, а стало быть, быстрей! — терпеливо растолковывал ему Вальдс. — Именно через Плесков заморские купцы везут товары не столько для торговли с кривичами, сколько для торговли с киевлянами и греками. Через Плесков они идут и к ромеям, — гордо сказал Вальдс и как бы невзначай заметил: — Надо бы мою дружину пополнить все же.
— А ты пробовал кривичей звать? — быстро спросил Олаф.
— Да, — недовольно ответил Вальдс. — Но они больше привязаны к хозяйству, чем к ратному делу. Странные люди! На уме только одно: вот нагрянет большой враг, «тогда и подсобим вам, варязе, а пока его нету, то не кори, мы лучше рубищем в лесу поробим [17] да что-нибудь выточим из древесинушки», — беззлобно передразнил Вальдс кривичей и с улыбкой продолжил: — Только бы и сидели на топоре! Избы, струги, что угодно собирают с помощью топора!
— Умельцы твои кривичи! — осторожно заметил Стемир. — Как же они без крюков и железных креплений крыши для изб собирают? Не рассыпаются их дома-то, когда подует сильный ветер? Ведь с севера озерные ветры дуют, а с запада — морские доходят!
17
Поробить — поработать.
— Как видишь, стоят новехоньки! — с гордостью ответил Вальдс. — Но не хотят они заниматься ратным делом, а без него жизнь все равно не может быть спокойной нигде!
— Попробуй еще клич бросить. Нам нужно словен затянуть в дружины! Тогда легче будет жить среди них! — задумчиво сказал Олаф.
— Тогда задержись немного здесь и ты со своей дружиной. Ты для кривичей пока заморский, чужой витязь, но через Власко они узрели в тебе доброе начало. Не обрывай его так быстро… Заставь их полюбить себя! — жарко посоветовал Вальдс.
— Ладно, — затаенно ответил Олаф. — Тем более что я должен здесь дождаться еще кое-кого. Но нам не следует забывать о смерти Триара, — напомнил он. — А что, друже, ежели мы наши варяжские песенки попоем! А? Фаст, запевай!
И Фаст запел удалую песнь пиратов о лихих набегах на незнакомые селения и острова, где живут не то русалки, не то девушки, по которым тоскуют эти буйные головы, горюшко-пираты.
— Князь, там Рем встретил того, кого ты посылал в Киев, — шепнул Олафу на ухо Стемир.