Князь Олег
Шрифт:
— Они стараются латать наше жилище и наши души…
— А без них нас ждет гибель?
— Без них в нас побеждает злая воля на короткое торжество злой силе, — изрек Бастарн.
Аскольд возмутился:
— Откуда ты знаешь, что на короткое торжество будет использована моя воля? — спросил он так зло, что казалось, каждое его слово пронзало воздух в гридне.
Бастарн ответил ему так же яро.
— Сколько я ведал горячих, ловких князей! И чем ловчее они были, тем больше лиха видела от них дружина! А сколько сирот появилось на свете от таких прытких правителей!
— Бастарн! — вскричал Аскольд. — Ты же знаешь, что если не я… Ведь на меня в любой час может напасть враг!
Бастарн принял игру князя,
«Пусть прощупывает, пусть узнает, сколько может, лишь бы на благо все пошло», — думал верховный жрец и терпеливо ждал.
Аскольд дышал глубоко, шумно прохаживаясь по гридне, поправляя то свечи в подсвечниках, торжественно украшавшие гостиную комнату и радовавшие глаз даже сурового верховного жреца, то свою красивую одежду, напоминавшую яркостью рисунка и богатством ткани скорее одеяние персидского принца, нежели летний наряд варяжского витязя. На нем была рубаха, сшитая из нежного сирийского шелка сиреневого цвета, с пышными длинными рукавами и легкие шелковые, коричневого цвета, собранные в талии глубокими складками шаровары. Костюм арабских купцов, подсмотренный им на одном из византийских островов, поразил когда-то Аскольда своей пленительной легкостью, и он дал себе слово сшить такой же и носить его в жаркие киевские дни. Нынешний день действительно требовал легкой скользящей одежды.
Иногда он ласково проводил жаркими ладонями по рубахе и улыбался счастливой улыбкой от обладания такой чудной вещью, но затем вспоминал про верховного жреца, бросал косые взгляды на Бастарна и соображал, будет ли до конца откровенен с ним жрец или слукавит, скроет самые сокровенные тайны, которые, как он думает, помогли бы ему стать неуязвимым и победить еще раз греков, но теперь уже в открытом бою с их стратиотской [2] тяжеловооруженной конницей!.. «Иначе зачем такую рать иметь? Не на Новгород же за илом с нею ходить! Нет, я должен еще раз сходить на Царьград и побить его знаменитых катафрактариев» [3] ,— самоуверенно подумал Аскольд, внимательно глядя на Бастарна.
2
Стратиоты — мелкие и средние землевладельцы, составлявшие основу профессионального войска в Византии в IX — Х вв. н. э.
3
Катафракта — доспех воина; катафрактария — род войск, тяжеловооруженная конница, которой принадлежала решающая роль в византийском войске в IX — Х вв.
— О каких возможностях человека должен был поведать Христос людям после того, как побывал в Гизехских пирамидах? — спросил он.
Бастарн глубоко вздохнул, опустил голову на грудь и стал внимательно вглядываться в сочетание геометрических фигур, вышитых красными, желтыми и синими нитками на его белом балахоне. Вот они, два треугольника, своими вершинами подпирающие небо, а желтыми и синими сторонами соприкасающиеся с ярко-красным солнцем, которое своими верхними, жаркими лучами вращало беспощадную десницу времени и заигрывало с богом Хроносом, а нижними лучами указывало на блеклый диск Луны и напоминало о ее родительской роли по отношению к Земле-кормилице.
— Что ж, слушай и не глумись! Думаю, что после этого ты решишь, надо ли тебе твое войско вновь пытать разбоем.
Аскольд подвинул свой тяжелый, украшенный резными узорами и яркими красками табурет к стене, поближе к жрецу, и, коснувшись рукой Бастарна, умоляюще попросил:
— Не таись, поведай мне все. Мне это необходимо!
— Если б я таился, ты б меня нынче не увидел, — снисходительно улыбнулся Бастарн и,
— Я считаю тебя, князь Киева, достойным человеком, ибо душа твоя еще знает, что такое честь и доброта, а потому ты и должен знать, что главная сила человека заключается не в его росте, мышцах, ловкости, умении носить воинские доспехи и владеть оружием. Главная сила человека, Аскольд, в его разуме, — тихо и важно проговорил Бастарн и, не давая прервать себя, продолжил: — А поначалу, мой дорогой, ты должен научиться слушать наших богов.
— Опомнись, — прервал жреца Аскольд, сосредоточенно сведя свои красивые пушистые брови в единую грозную линию. — Я привык разговаривать с богами и знаю, что они живут повсюду и слышат меня. Чего ты теперь требуешь от меня? Или появились другие боги, с которыми нам надо научиться ладить?
Бастарн внимательно оглядел разгоряченного и зараженного исключительностью своих дум киевского правителя и тяжело вздохнул.
— Значит, к новым думам не готова твоя душа? — тихо спросил Бастарн, и это подействовало на Аскольда отрезвляюще.
— Когда личинку кормит не одна родная мать, но и чужие кормилицы… — глухо возразил Аскольд.
Бастарн улыбнулся.
— Да, тебя многие кормилицы потчуют. Не отравиться бы от изобилия изысканных блюд! — грустно заметил он.
— А чем твое блюдо целительнее других? — язвительно спросил Аскольд и снова недоверчиво уставился на жреца.
— А тем, что ближе к истине расположено!
— И оно может изменить мою жизнь?
— Да, — глубокомысленно ответил Бастарн.
— Чем?! — недоверчиво вскипел опять Аскольд.
— Если примешь его законы к действию, то впоследствии взойдешь на дорогу богов, — медленно и очень внушительно ответил верховный жрец.
— О, Бастарн, это ответ для моего дитяти, который целыми днями трется возле своей няньки, удивительной сказительницы.
— Ты должен научиться смотреть на своего врага не только глазами победителя, но прежде всего глазами миротворца, — со спокойной убедительностью продолжал увещевать Бастарн князя. — Да-да! Именно миротворца! Не веришь? Не улыбайся! Ведь и у твоего врага тоже есть жена, дети, которым нужен муж и отец. Так почему ты его должен убить? Только потому, что он богат, а ты сильнее его? Я заклинаю тебя, Аскольд! Ты должен передать своему врагу силу доброй воли и любви, и он не поднимет на тебя свою секиру! Если ты поверишь в силу своей доброй воли, то любого врага, напавшего на тебя неожиданно, ты можешь остановить силой своей любви к нему! Без оружия! Такова сила нашего разума, — горячо заверил Бастарн и добрым взглядом окинул поникшего князя.
— Не веришь, — вздохнул Бастарн немного погодя.
— Может быть, ты и прав, — немного помолчав, растерянно проговорил Аскольд, — но мне все это очень трудно сразу понять.
— Твой сын, вырастая, должен видеть своего отца не убийцей других отцов, а их благодетелем!
— Почему же ты желал, чтобы Исидор был заточен в темницу? — засмеялся Аскольд. — Ведь он почти то же самое говорил! И про любовь, и про добро…
— Не тому учит твой Исидор, — сердито возразил Бастарн. — Он учит любить хитрого и жадного, а не отчаявшегося врага, запутавшегося в поисках истины, — горячо ответил жрец, пытливо взглянув на Аскольда и усомнившись в искренности его слов.
Но Аскольд внимательно посмотрел в разгоряченное лицо жреца и очень медленно проговорил:
— Любой народ, если у него появилась возможность содержать войско, прежде всего учит его хитрости! А жадность, как правило, Бастарн, приходит всегда во время созерцания богатства! Я видел, как дичала моя дружина, когда драла и хватала со стен Софийского собора завесы, иконы, кубки, чаши, вазы и стонала от восторга, что все это будет принадлежать ей!
— Но ведь ты и готовил ее к этому! — упрекнул Аскольда Бастарн.