Князь Рус

Павлищева Наталья Павловна

По взгляду парнишки, который тот бросил в ответ, волхв понял, о чем хочет спросить, но не решается. Усмехнулся:

– Хочешь сказать, откуда я про это знаю? Я не всегда был волхвом, Волхов. И на моем теле есть раны от меча и когтей диких зверей, и мое сердце болело и таяло от любви к женщине, и я маялся, видя, что она с другим.

– Расскажи!

Ответом был долгий взгляд. Потом Тимар вздохнул:

– Расскажу, но ты не должен этого говорить родовичам. Для них волхв – это волхв.

Оказалось, что таким же юным, как Рус, Тимар влюбился в чужую жену,

да так, что хоть в омут головой, и дня прожить не мог, чтобы на нее не любоваться. Ему строго выговаривали все, Тимар маялся, стыдясь смотреть родовичам в глаза, но ничего не помогало. Поняв, что сам справиться не сможет, Тимар пошел к волхву в дальней веси, чтоб избавил от этого мучения.

Тимар долго смотрел на речную гладь, словно забыв о присутствии Волхова. Тот молчал, понимая, что старик вспоминает свою молодость и мешать ему не стоит. Наконец волхв вздохнул и продолжил:

– Тот, к кому я пришел за помощью, оставил жить у себя. Но не стал поить снадобьем, чтобы изгнать страсть к чужой жене, а принялся учить своему знанию.

Это оказалось так интересно, что некоторое время спустя Тимар и сам позабыл роковую любовь. Он надолго задержался у волхва, даже навестить родителей решил через несколько месяцев. Дома ему были рады, но сообщили тяжелую весть: та самая роковая любовь Тимара, оказывается, тоже любила его и бегства любого не вынесла – утопилась! А ведь ее муж уже был готов отпустить юную жену к другому, чего же неволить, если сердце не к тебе лежит?

– Вот так я потерял свою любовь и стал волхвом… Вернее, волхвом стал не сразу, у такого душа болеть не должна. Еще несколько лет маялся, пока не понял, что любовь свою не забуду, но она меня больше не держит. Так что, Волхов, отец твой принял правильное решение – если женщину тянет к другому, лучше отпустить. Держать ни к чему, счастья это не принесет, зато отнимет его у других.

Пока разговаривали, казалось, что Волхов все понял, но стоило снова увидеть счастливо смеющуюся Полисть и молчаливого отца, как внутри всколыхнулось что-то дурное. Иногда Волхов боялся сам себя… Ему бы признаться в дурных мыслях Тимару, но парнишка и этого побаивался. И чем больше этого дурного оседало в душе, тем реже он глядел в глаза учителя.

Уже давно закончилась зима, быстрые ручьи унесли воду в реки и озера, прилетели из теплых земель птицы, а родовичи все не снимались с места. Просто было решено встать еще на один год. Слишком многое нужно было подновить и обдумать. Как ни рвался Словен вперед, но и он понимал, что бесконечного пути родовичи не вынесут, время от времени придется не только зимовать, но и проводить где-то лето и осень. Нужны травы, нужны коренья, ягоды, но собранные не наспех, а любовно и вовремя. Потому князь согласился с советом Тимара задержаться на год. Кто их гонит? Никто, кроме них самих.

Богатые дары, принесенные духам леса и воды, должны были задобрить их, и хотя Илмере почему-то не нравилось, родовичи остались до следующей весны.

Многие были довольны решением прожить на месте не только зиму, но и лето.

Радовались женщины, им наконец удастся что-то вырастить на огороде. Радовался и Вукол. Для коваля дальняя дорога хуже тяжелой болезни, руки мастера просили работы, а чем работать, если они всякий день в пути? Тут не только металл плавить перестанешь, но и с камнем работать тоже.

А еще женщины радовались, что смогут вылепить и обжечь новые горшки, от старых остались только черепки, все же посуда не та вещь, что любит дальнюю дорогу…

Вот и пристроились заниматься каждый своим делом – Вукол набрал камней и теперь с рассвета до заката и даже у костра вечерами раздавался стук его отбойника. Тащить с собой просто камни тяжело и не нужно, Вукол спешил сделать из них топоры и наконечники для копий и стрел, скребки для выделывания шкур, тесла… да много что.

К нему присоединялись все, у кого руки лежали к работе с камнем. Часто рядом стучал отбойником Рус. У молодого князя руки хорошие, умелые, легко схватывают всякое движение и точно повторяют. И голова тоже хорошая, потому его наконечники не хуже, чем у самого Вукола, тот частенько хвалил Руса.

Но молодого князя тянуло и посмотреть, как работают женщины. Словен дивился: к чему? Младший брат на все отвечал:

– Интересно же…

Женщины у реки чуть в стороне натаскали большую кучу глины и теперь перемешивали ее еще с чем-то. Рус сунул свой любопытный нос:

– Это зачем?

Илмера, насмешливо покосившись на брата, объяснила:

– Одну глину обжигать нельзя, потрескается и развалится сразу. Добавляем немного песка, птичий пух, ракушки покрошили… – И вдруг озорно добавила: – А вставай-ка, князь, с нами глину месить!

Вокруг засмеялись, это работа только для женщин, хотя и требует много сил. Если глину плохо вымесить, горшки не выдержат даже обжига, не то что дальней дороги. Ожидали, что Рус фыркнет и уйдет прочь, а тот вдруг стал снимать обувь:

– Давай!

Молоденькие девушки хихикали, никогда такого не видывали, чтоб мужчина, да еще и князь, месил глину вместе с женщинами! А Русу все нипочем, принялся старательно топтаться. Конечно, ноги у мужчины сильнее и больше женских, работа пошла споро, женщины не могли нарадоваться такому помощнику.

Порусь, рядом с которой князь пристроился месить, стала пунцовой, ее смущала близость Руса, особенно когда князь невольно задевал ее рукой или плечом, но тот ничего не замечал, топтал и топтал податливое глиняное тесто, пока оно не стало блестеть, словно жирное. Все согласились, что с княжьей помощью все куда быстрее.

– А лепить с нами станешь?

– И лепить, если научите.

– Научим, научим! – загалдели женщины. Перед ними снова был тот озорной Рус, которого так любили. Его Полисть ушла с другими рвать одолень-траву, чтобы из ее стебля делать сначала пряжу, а потом ткань, поэтому женщины чувствовали себя свободней. Никто не хотел завлекать молодого князя, уважали его чувства, но уж поболтать и пошутить-то можно? Да и Рус заметно повеселел, словно скинул с души тяжелый груз.