Князь Святослав
Шрифт:
– Э-э, голубь сизый. Работа пряхи и ткачихи не так дорога. Но Роксолана, кроме того, была ещё искусна и в выращивании и уходе за домашней птицей, которую так любит на обеде наша госпожа. Редких голубей в голубятнях и уток и гусей и индюшек вот такой величины (тиун раздвинул руки во весь мах) умела выращивать только Роксолана. За такую работницу, которая должна нам восемь лет работы не захочешь и шестнадцати лет другой работницы.
– Во сколько же ты оцениваешь шестнадцать лет работницы?
– спросил набольший при затаивших дыхание домочадцах, застывших в ужасе.
– И мы, так и быть, покончим этот разговор сразу.
Роксолана - виновница этого несчастья,
– Шестнадцати годам работы закупа можно подсчитать цену и договориться о ней. Но вот оказия, за четыре года работы, которую выполняла на нашей усадьбе ваша невестка, за ней накопилась изрядная недоимка. Мать часто болела и дочь не всегда вовремя выходила на работу. Это что-нибудь да стоит. Кроме того, за это время у ней пропало четыре гуся, трёх баранов задрали у ней в стаде волки, да семь раз чинили её ткацкий станок…
– Он был очень старый, станок… И на нём могла работать только я, - заметила Роксолана, а слезы покапали у неё из глаз…
Тиун не обратил внимания на её слова и слезы, продолжал:
– Кроме того, у неё улетели голуби, целая стая…
– Их убили дружинники князя… когда приезжали на охоту, зажарили и съели…
Тиун не повернул головы в её сторону и притворился, что этого не слышал.
– Да, был ещё такой случай, - продолжал он, - находили мёртвых кур. Я всё это записывал…
Он вынул свёрток из телячей кожи и начал по нему читать. В страхе все глядели на этот лист, который хранил в памяти все эти несчастья, что обрушились на Роксолану.
– Да выдано ей полотна на рубашки, - продолжал тиун, - да сломал её отец косу, да во время болезни посылали мы ему три корчаги пшена, да хоронили его моей же госпожи холопы, потерявшие во время молотьбы целый день, да день справлялась тризна, ели птицу из наших запасов, да пили пиво и брагу. А будучи пьяны, проспали, а пошёл дождь и вымокло и попортилось зерно, скирды погнили, это нанесло хозяйству большой убыток, и этот убыток записан за Роксоланой. Вот посмотрите…
Он ткнул пальцем в листок, но так как никто тут не был грамотен, то на листок даже не посмотрели.
– Нет, не хватит у вас всего добра, чтобы расплатиться за Роксолану.
Послышались вздохи, плач, всхлипывания. Лицо тиуна ещё больше просветлело. За то время, как он управлял имением, он научился радоваться при виде чужого несчастья.
– Назови размеры нашего долга, как бы он ни был велик, - сказал старик, - отцы наши велели нам чтить обычаи. Мы не будем срамить память дедов и вернём весь долг, если он посилен…
Набольший смотрел с нескрываемым ужасом на обрывок кожи, на котором могли быть такого бессердечия знаки.
– Госпоже моей угодно, чтобы долг Роксоланы вносился в течение шестнадцати лет, начиная с этого года. После каждого отмолота вы должны приносить в усадьбу, к госпоже, двадцать кулей ржи, да десять кулей пшена, да десять корчаг меду, да три корчаги воску, да пять куриц, да две овцы. А зимой поставлять нам меха: десять бобровых, десять соболиных, да чёрную куницу. Да чтобы Улеб в пользу моей госпожи устроил на своих местах ловища и перевесища. И если какой зверь попадёт в ваши тенета, тот зверь моей госпоже идёт. Да с трёх уловов рыбы в год: налимов, щук, окуней, язей, а если ерши в невод попадут, то оставьте себе. И если не выполните требуемое в течение года, то ещё год выплаты вам добавляется. А если захотите избавиться от долга, то пусть который-нибудь из членов семьи пойдёт к нам в закупы на шестнадцать лет.
Все застыли в ужасе.
–
– Диву даёшься, какая у тебя злая кожа, которая тебе записала все долги нашего родственника. Сами боги не умеют за одного загубленного коня получить с должника целое стадо. Ваш бог - жестокий бог и несправедливый, коли научил вас этому.
Тиун в гневе поднялся, постучал посохом в пол. Он больше не хотел продолжать разговор с этим рассудительным мужиком.
– Обычай требует, чтобы неплатёжеспособный закуп стал рабом, - произнёс тиун холодно.
Все знали этот обычай, но никто и думать не мог, что он может коснуться их доброго и послушного семейства. Отказываться от родственника, допустить его до рабства, это было бы величайшим позором для семьи состоятельного смерда. Тиун знал, чем сразить упрямого старика.
– На том поставим, - прошептал старик, убитый горем.
Тиун вышел, хлопнув дверью. Роксолана рыдала в кухне. Домочадцы оцепенели от страха.
– Пёс, - выругался старик, - он хуже огня, что испепеляет наши леса, хуже мору, хуже гнуса… Нет страшнее жить вблизи с княжеским селением. Смерд, сосед тиуну, - будущий холоп. У тиуна руки загребущие. Он теперь будет кружить около нас до той поры, пока всех нас не подведёт под владычную руку госпожи. Что делать? Расчистим новую лядину, да вспашем под озимое. Да увеличим посев пшеницы, овса да гороха. Ты, Улеб, копай ямы, да обмажь их глиной, да обожги, чтобы хранить урожай без порчи. Наладь новые ловища и перевесища. Вы, бабы, смотрите за огородом, чтобы козы не поели овощи, чтобы лук и чеснок не потоптали овцы. Ох, уж эта злая кожа тиуна, сведёт нас в могилу. Удавленный бог мстит нам везде и в городе и в деревне. Этот бог жалует только бояр да князей. Недаром его любят княгиня Ольга да Малуша. Пойду погадаю у кудесника, чем всё это кончится.
Глава 7
ПОЛЮДЬЕ
В ноябре месяце, когда заковало реки и озера, поля и леса завалило снегом и открылся санный путь, князь отправился из Киева в полюдье. Он задумал оглядеть свои земли перед походом, установить справедливые порядки, навести суд и расправу, собрать оброки с населения и заготовить морские суда. Калокира он взял с собою, потому что без него скучал. Вслед за ними двигались обозы киевских купцов, они везли в глубинку областей киевские и заморские товары: юфть, посуду, железные и серебряные изделия, стеклянные украшения, словом, все, что пользовалось спросом деревенского населения. Многие воза были наполнены солью, вывезенною из Херсонеса, а также из Галича от Западных славян. Для местной вотчинной знати везли купцы дорогостоящие византийские вина, художественные изделия, редкие предметы роскоши.
Из Киева князь выехал утром с огромнейшим обозом, занятым дружинниками. Закутанные в меховые шубы, путники пробирались по девственным лесам, чащобам и зарослям из дуба, бука, ели, сосны, берёзы и осины. Проезжих дорог было мало, приходилось продираться по сугробам и балкам, по замёрзшим речкам, по скованным болотам и озёрам. Долго не встречали никакого жилья. Только одни следы зверей виднелись на снегу: следы зубра, медведя, горностая, лося, куницы. Непуганые звери нехотя отходили прочь, завидя вязнущих в сугробах коней. Зайцы то и дело выскакивали из своих снежных нор. Белки, прижавшись к деревьям и подняв кверху свои пушистые хвосты, спокойно взирали на проезжающих и сталкивали на снег еловые и сосновые шишки…