Князь Владимир
Шрифт:
Другим отрядам, которыми командовал Войдан, велено было окружить Родень так, чтобы и мышь не проскользнула ни в ту ни в другую сторону. Войдан достиг Роденя, когда через мост потянулись первые телеги тяжело груженного обоза. Пустив тучу стрел, конники настигли, порубили защитников, успели повернуть богатую добычу обратно, прежде чем из крепости выслали отряд.
Добыча оказалась простой, но для защиты Роденя – решающей. Все подводы огромного обоза были наполнены доверху мешками с мукой, зерном, везли также соль, две дюжины телег были с тушами забитых коров, телят, овец. Все-таки Ярополк успел дать
Владимир приехал, осмотрел, потер ладони:
– Боги нас любят! Теперь там попляшут. Родень – не Киев. Этот городишко для меня что мед.
Войдан молча повернул его в сторону крепости. Родень грозно высился на высокой горе над обрывистым Днепром. Город-крепость, первым принимавший удар степняков, всегда предупреждавший Киев об опасности. Грозный и суровый город, где в ближних непроходимых болотах лежит превосходная железная руда, где куют не только по всей Руси лучшие мечи и топоры, но их знают и в окрестных странах.
– Этот град взять непросто, – сказал Войдан.
– Но Киев же взяли?
Войдан хмуро посмотрел на развеселившегося князя. Молод и горяч, теперь как бы не понесся закусив удила.
– В Киеве ты, княже, умело посеял рознь… А Родень – это орешек. И скорлупа в нем не гнилая. Там только дружина Ярополка, а также бояре, что тебя ненавидят люто. Только надежные, смуту не посеешь.
– И не надо, – сказал Владимир быстро. – Каждое блюдо надо есть по-новому. Хотя здесь, как мне кажется, и думать особо не придется. Харч перехватили? Посмотрим, сколько продержатся на том, что и было в Родене!
Войдан кивнул:
– Я воин, сам знаешь. Но когда город можно взять без крови – сами боги радуются.
– Без нашей крови, – уточнил Владимир.
Войдан усмехнулся, пошел к своим отрядам. Едва не столкнулся с Панасом, тот почти бежал к великому князю:
– Княже! Уже завтра поутру будем готовы к приступу!
– Завтра и Ярополк уже будет готов, – возразил Владимир.
– Но у нас еще не все войско подошло…
Вдали на излучине Днепра, блестя оружием на солнце, показались новгородские ладьи. Ближе к берегу держались шеки, учаны. Весь Днепр выглядел перерезанным, разве что по воздуху ускользнет Ярополк!
– Бери этих людей, – распорядился Владимир, – рой укрепления вокруг крепости. Не давай отдыха, пока не нароют ям. Да чтоб с кольями, частоколом, ловушками. Ярополк поймет очень скоро, что его песенка спета. Вдруг да попробует сам вырваться, не дожидаясь осады? У него все еще дружина, а у меня… у меня черт-те что и сбоку пряжка.
– Понял, – сказал Панас с готовностью.
Владимир повернулся к верному Кременю:
– Похоже, нам все время удается задуманное… Не сглазить бы!
Ярополк с высокой башни смотрел в тоске за стену города. Куда ни кинь взор, везде реют стяги новгородцев. Пешие полки стоят ровными рядами, будто готовы хоть сейчас в лютую сечу. Конники скапливаются на холмах, дабы набрать разгон для удара. Меж оврагами и в самих оврагах накапливаются воины попроще, у которых только топоры да рогатины. Весь Днепр перегорожен бусами да ладьями, глазам больно смотреть на блеск их наточенных
Умело расположил войска сын рабыни, ничего не скажешь. Окопались, отгородились частоколом, спрятались за насыпным валом. Кольцо осады стянул так плотно, что даже вылазку не сделать. Едва дружина начнет выходить из крепости, как ударят со всех сторон, не дадут развернуться в боевой строй. Хорошо, если на плечах не ворвутся в город!
Умело, очень умело повел войну проклятый оборотень! Даже лапотное войско, оказывается, стоит многого, если им управлять с головой. Вроде бы все лучшие воеводы у него, как и отборное войско, где только сумел отыскать этих новых? Никогда не слыхивал о каком-то Войдане, Тавре, Панасе… Разве что Добрыня чего-то стоит, Святослав не зря держал его при себе, но как раз Добрыню этот байстрюк оставил в Новгороде! А эти новые – все, как один, беспощадные и умелые, скорые на расправу, легкие на подъем…
Сзади сдержанно звякнули доспехи. По тяжелым прихрамывающим шагам Ярополк узнал самого преданного человека и заранее сделал неподвижным лицо, а на губы надел легкую улыбку.
– А, Варяжко!
И все-таки душа захолодела, когда посмотрел в это кабанье лицо. Страшный удар срубил половину носа, широкие ноздри зияли страшно и кроваво. Со лба спускалось белое ущелье, видна кость, надбровная дуга разрублена до мозга, тяжелое лезвие разрубило лицо наискось, шрам истончился лишь у подбородка, но рядом бугрились багровые и сизые шрамы, вздутые как пеньковые канаты, лицо столь страшно, что и мужчин берет дрожь, а девки, раньше бегавшие за Варяжко, теперь с криком отворачиваются.
Варяжко прохрипел сдавленным голосом:
– Княже… надо бы готовить людей к вылазке.
– Прорвемся ли? – спросил Ярополк безнадежно. – Половину дружины положим, пока пройдем первый ряд. А когда начнем частокол рубить да меж кольев как зайцы прыгать, нас голыми руками возьмут! Ну не руками, а стрелами и дротиками закидают издали, не теряя людей.
– Иначе нам погибель! Еды всего на неделю.
– Урежь раздачу.
– Стоит ли? – спросил Варяжко угрюмо. – Новгородец все одно не уйдет.
– Я жду помощь, – бросил Ярополк отрывисто.
– Откуда?
– От ромеев. Не мог же Царьград вот так просто забыть о нас? Я столько гонцов послал! В конце концов, наш договор чего-то стоит?
Варяжко тяжело сдвинул плечами:
– Так-то оно так…
Ярополк бросил на него гневный взгляд, сказал громче, распаляясь все больше:
– Ромеи опоздают, им далеко, так печенеги придут! Эти рядом. Я им пожаловал земли по Днепру. Они за это присягали нести службу!
Варяжко повернулся к реке. Весь Днепр был покрыт ладьями новгородцев, люди кишели как муравьи. В голосе воеводы была безнадежность.
– Мир таков, что помогать берутся только сильному. Кто и без них бы одолел. Думаю, стоит Владимиру свистнуть, как те же печенеги объявятся под его знаменами! Да только не позовет!
– Почему? Хочет очистить, как заявил, земли и от печенегов?
– Нет, мы и так в его кулаке.
Ярополк выкрикнул яростно:
– Но должна же быть… должна же быть даже у печенегов совесть, наконец… Честь! Или их нет? Нет верности слову?
Варяжко сказал, как в погребальный колокол бухнул: