Князь Владимир
Шрифт:
Ингельд дрогнул, ромей все же дерется более умело. Он отпрыгнул, избегая сверкнувшего прямо перед глазами лезвия, но из-за слепящего солнца не мог сразу сообразить, близко или далеко ромей, где отблеск на его доспехе, а где солнечный зайчик на лезвии меча.
Он торопливо отбил коварный косой удар, собрался шагнуть в сторону, когда слепящий зайчик ударил по глазам. И тут же вслед за секундным оцепенением острая боль пронзила горло…
По всей толпе, будь то викинги или дружинники, пронесся вздох. Ингельд вздрогнул, словно его ударили позорным
Обезглавленное тело качнулось и рухнуло с таким грохотом, что дрогнула земля, а от берега отхлынула волна, вздыбив драккары. Викинги на борту угрюмо отводили взоры. Их честному бою ромеи противопоставили подлый бой. Силу и отвагу одолели умением и коварством. Но прошли времена героев, теперь людей интересует только победа. А какой ценой – на это, позабыв заветы богов, обращают внимание все меньше.
Никита вскинул окровавленный меч:
– Кто еще скажет, что ромеи не могут драться?
Голос его не прерывался от усталости. Пожалуй, это больше всего удержало разъяренных викингов. Ромей победил умением. Умение при нем и останется, а сил хватит еще на два-три таких поединка. Даже больше, потому что Ингельд в самом деле был лучшим. Он к тому же был ярлом-берсерком, умел приходить в священную ярость, но мог и в разгар кровавого боя оставаться холодным, как льды его родины. Нет, пусть русичи дерутся между собой, как у них всегда случается, а им повезет в другой раз больше…
Рольд расправил плечи, чувствуя, как будто у него выросли крылья и одновременно на плечи свалилась каменная гора.
– Отнести павшего ярла на корабль, – велел он. – Мы похороним его в море по своим обычаям! Конунг Вольдемар даст нам корабль для сожжения.
По взглядам, бросаемым на него исподтишка, понял, что особой схватки за место вожака не будет. Он был первым после Ингельда, теперь ему вести викингов до далекого Царьграда!
Пока викинги уносили павших на корабли, Тавр пробрался к Войдану, обнял:
– Знал, что ты – знатный воевода, но чтоб вот так сразить берсерка! Надо ли тебе было так рисковать? Владимир будет серчать.
– Он? Пусть сам не лезет в каждую драку! Все что-то доказывает… Я не себя тешил, во мне уже нет ребячьей драчливости. Но дух наших ребят поднял.
Тавр прищурился:
– Да и славу свою укрепил, признайся. Теперь тебя готовы в задницу целовать, до того всем мил стал. Надо же: воевода идет в бой вместо простого дружинника! Ну благодетель! Ну отец родной…
– Брось, – отмахнулся Войдан, не обиделся. – Берсерка сразить нетрудно. Если только выдержать первый наскок да брызганье слюнями. Чем больше орет да кидается, как пес на забор, тем больше ошибается.
Тавр не мог успокоиться:
– Но какова выучка ромеев, а?.. Судя по вас двоим, дерутся здорово. Не понимаю только, как это наши их бивали? Хоть Вещий Олег, хоть Игорь или великий Святослав?
– Выучка у ромеев лучше, – признал
Последние мешки с серебром и золотом были погружены на драккары. Рольд по очереди обнял Владимира, Войдана, Тавра, хлопал по плечам знатных бояр и воевод, улыбался, обещал хранить дружбу. Смерть в бою или поединке привычна, а место ярла пустым не бывает. Зла на конунга хольмградцев не держал в самом деле. Судьба переменчива. Сегодня боги помогли ему, завтра помогут викингам!
Владимир тоже улыбался, хлопал викингов по плечам, по спине. Воинская судьба переменчива, но сегодня победил он. А в завтрашний день пусть смотрят волхвы, у князя хватает хлопот в дне сегодняшнем.
– Поклон Царьграду, – пожелал он. Голос его дрогнул, будто на горле сомкнулись хищные пальцы. Рольд быстро взглянул на конунга, но тот уже смотрел поверх его головы. Лицо застыло в каменной неподвижности.
– Передам, – пообещал Рольд. – Что сказать Олафу, если встретимся?
– Обязательно встретитесь, – пообещал Владимир все тем же странным голосом. – А Олафу… просто скажи, что скоро увидимся.
– Ты собираешься в Царьград? – удивился Рольд.
Непонятная улыбка тронула губы князя. Но слова были еще непонятнее:
– Кто из нас может противиться судьбе?
Глава 20
По случаю победы истинной веры у капища всю ночь горели восемь священных костров. Они и раньше не погасали, пламя поддерживали из поколения в поколение, но последние годы костры едва тлели. Сейчас же с приходом новгородцев полыхали во всю звериную мощь, озаряли красным светом стены и столбы, лица волхвов.
Волхвы собрали молодых парней и девок, долго бродили среди них с факелами, несмотря на солнечный день, бормотали, вздрагивали, простирали к небу длани. Народ собрался, смотрел со страхом и ожиданием.
– Сварог! – слышался часто повторяемый крик. – Сварог! Дай знак! Услышь и укажи!
В напряженной тишине вроде бы послышался далекий рокот грома. В толпе ахали, волхвы торжествующе закричали. Заревели рога, застучали бубны. Один из младших волхвов бросился в толпу, за ним, расталкивая народ, устремились два рослых помощника волхвов.
По толпе прокатился вопль жалости, когда к капищу повели парня и девушку. Они с ужасом смотрели на жертвенный камень. Верховный жрец смотрел поверх голов, пальцы небрежно играли ритуальным ножом. Ветер трепал седеющие волосы. Темное, изрубленное морщинами лицо было бесстрастным.