Князь Владимир
Шрифт:
– Пишу, пишу… Ничего не понял, но пишу. Письмо с оказией?
– Нет, с особым посланцем. Нужен такой, что умрет, но не отдаст. А перед смертью чтобы успел грамоту зничтожить.
Тавр сказал понимающе:
– А-а-а… Такие люди всегда есть. А нет, найдутся. Разведальщик?
– Да. Нам нужно ведать все во дворце, о чем говорят знатные, что замышляют военачальники, каких бунтов ждать, какие можно разжечь самим. Теперь по ту сторону нашего огорода уже не тупой, как валенок, Ярополк, а хитрые ромеи. А нет выше радости, когда у соседа корова
– Есть… – буркнул Тавр, глаза его хитро блестели.
– Какая?
– Когда сам отравишь.
Владимир хмыкнул:
– Самый здоровый смех – злорадный. Все верно, свою корову труднее вырастить, чем извести чужую. А пряник дают тому, у кого она есть. И никому нет дела до того, честно или нечестно она тебе досталась!
Тавр писал, а он со стесненным сердцем подумал, что о благе ли Руси печалится сейчас? И так ли жаждет знать, о чем говорят во дворце… или же хочет знать о каждом Ее дне?
Теперь ворота в Киеве были распахнуты как днем, так и ночью. Усобица кончилась, мертвых выносили из города как через Ляшские ворота, так и через трое других. А в город гнали стада, из ближайших сел спешно явились плотники и столяры. В ограбленном и разоренном городе работы много.
Владимир, исхудавший и черный от недосыпания, не слезал с седла, всюду стараясь поспевать, решать, перестраивать, крепить, сажать своих людей на земли, на должности, на столы. Завтра уцелевшие киевские бояре опомнятся, надо успеть именно сегодня взять в свои руки как можно больше!
На ходу, не слезая с коня, решал дела как важные, так и мелкие. Забыл, когда по-людски ел за столом, а когда иную девку хватал, то плоть тешил не снимая сапог, и не успевал застегнуть пояс, как в прояснившейся голове уже роились новые способы обустроить Русь, чтобы все короли и базилевсы от зависти передохли.
На полном скаку остановился возле Панаса, тот руководил постройкой моста, окинул цепким взглядом:
– Ишь, вроде бы жизнь собачья, а раздобрел! Вон и брюхо выросло…
– Где брюхо? – удивился Панас. Он пощупал живот, что стал, правда, шире, но оставался в плотных валиках мускулов. – Если что нужно, говори сразу. Мое брюхо делу не помеха. Ты князь, ты и командуй.
– Великий князь, – поправил Владимир с усмешкой.
– Великий, – согласился Панас равнодушно.
– Ехать тебе, друже, в Царьград к императору. Да-да, к нему прямехонько. Точнее, к двум сразу. Там диво дивное стряслось: два брата сидят в одном кресле и не ссорятся!
– Ромеи? – удивился Панас. – Быть такого не может!
– Может, – кивнул Владимир. – Правда, правят не они, а ихний не то дядя, не то вообще какой-то евнух… Но тебе это все одно. Ты едешь не к евнуху, чего тебе с ним делать, а напрямик к императорам.
Панас переменился в лице:
– Эк как тебя заездило! Пора волхвов-лекарей кликать… То пьянки, то девки, уже заговариваешься. Да меня ко дворцу и близко не подпустят. Я слыхивал, послов завсегда по два-три месяца в загородном
– Тебя примут сразу, – сказал Владимир. Глаза его утратили насмешливый блеск, стали холодными. – Смекай: на северных границах империи, где находится дружественная Русь, внезапно сменился правитель… Кто он? Чего хочет? С кем будет дружить? С кем воевать? Да над этим весь императорский двор начнет ломать головы, едва узнает, что Киев пал. А мощь нашего оружия Царьград помнит: Самват, Рюрик, Аскольд, Олег, Игорь, Святослав… Да они сами пошлют спешно послов к нам! А едва ты явишься, тебя на руках и бегом отнесут к престолу!
Панас почесал в затылке, долго морщил лоб, кривил рожу. Блеск империи не прельщал, в своем огороде хлопот хватало. Спросил уныло:
– Что сказать?
– Я отпишу письмо. Но на случай потери, в дороге все может случиться, запомни наизусть: «Идут к тебе варяги на службу. Не держи их в городе, не то натворят тебе беды, как здесь: расточи их в разные стороны, а сюда не пускай ни одного». Понял? Я уже послал гонца, но то тайный, к одному человеку при дворе, а ты скажешь это самому базилевсу.
– Понял, княже, – сказал Панас, снова опуская «великий». – Двух зайцев одной стрелой? И от варягов освобождаешься, и базилевсу выказываешь дружбу.
– Умен. Быть тебе главой посольства, когда взматереешь. Императоры должны сразу увидеть, какой политики я держусь. Да не только императоры, все соседние государи. Так что завтра, как только петух прокричит, – в путь! За ночь я приготовлю охранную грамоту… в могиле отоспимся, хороших коней, охрану. Золото повезешь в кошеле, а на всякий случай в подол рубахи и в седло тебе зашьют пару рубинов да яхонтов. До рубежа проводят казаки, а там с тобой поедут трое-пятеро, кого выберешь сам.
– Да, Царьград я знаю лучше, чем Киев, – согласился боярин грустно. – Ну, ежели все, будь здоров. Мне еще надо попрощаться кое с кем…
Он пошел прочь, обернулся. Владимир выдержал прямой взгляд, спросил грубо:
– Ну, что еще?
– Это все? – спросил Панас безразличным тоном. – Мне показалось, что ты хотел передать еще что-то.
Владимир на миг смешался. Воевода в самом деле хитер, проницателен, как сквозь мясо и кости смотрит прямо в душу. Или он, Владимир, в самом деле ни разу в людях не ошибся, подобрал умных и верных, или же у него все на лбу написано?
– Ну, – сказал он с усилием, – есть и еще одно дельце… Скажешь императорам, что я хочу взять в жены их сестренку. Принцессу Анну.
Панас, дотоле невозмутимый до того, что чуть ли не засыпал на ходу, дернулся, словно его стегнули. Глаза выпучились, как у рака. Сглотнул слюну, кивнул, с трудом нашел свой голос:
– Может быть, пусть заодно и Царьград тебе передадут?
Владимир дернулся в раздражении:
– Остри свой меч, а не язык!
Панас пожал плечами:
– Так бы и сказал, что шуткуешь… Пойду досыпать, я трое суток не спал. Уже перед глазами черные мухи летают…