Князь Владимир
Шрифт:
– Не уйдет.
Лязгнуло, слышно было, как замок с грохотом упал на земляной пол. Ключарь возился, кряхтел, затем дверь дрогнула, начала отворяться.
– Где он там, лихой Владимир?
– Сейчас узришь.
– Кто б подумал, что Владимир…
Он толкнул тяжелую створку, страж отступил, глаза его сперва заглянули через плечо Владимира, отыскивая связанного, потом спохватился и уставился на Владимира.
Владимир нехорошо усмехнулся. Он знал, как выглядит со своим разбитым лицом, когда едва видит левым глазом, и страж побледнел, повесил голову, разом все поняв. Владимир
– Здесь твой друг.
– Открывай.
Страж погремел ключами, а когда с металлическим лязгом отодвинул засов, Владимир придержал его за плечо:
– Олаф, это я! Не убей случайно.
Он толкнул ногой дверь, отскочил. Из темного помещения пахнуло ветром, а на пороге в мгновение ока оказался обнаженный до пояса, наполненный бешенством золотоволосый викинг. Страж ахнул. Викинг рычал, в глазах была жажда убийства. Даже Владимира поразило, что Олаф уже без пут. Обрывки веревок намотал на стиснутые кулаки, придавая им добавочную крепость.
– Привет, – сказал Владимир, кивнул стражу: – Заходи.
– Ты… не убьешь меня?
– Если не скажешь, где сейчас Варяжко.
Страж сказал торопливо:
– Вчера с вечера засели в корчме. Похоже, пили всю ночь. Наверное, и сейчас там… За этим викингом должны были прийти оттуда.
Олаф прорычал:
– Ладно, заходи. Там остались помои, которые ты принес!
Страж вдвинулся в каморку. Он все еще не отрывал глаз от лица Владимира:
– Лучше бы ты убил меня. Хотя нет, это же ты. Тридцать лет тому здесь прошел твой отец, он тоже… До сих пор одни зеленеют, когда вспомнят, другие от хохота рачками лазают.
Владимир молча запер дверь, небрежно швырнул ключ в кадку с водой. Ярость в глазах Олафа быстро сменилась острым любопытством.
– Быстро ты вернулся.
– Долго ли умеючи?
– Умеючи – долго, – отпарировал Олаф. – Что с твоей мордой?
– С печки упал. Возьми его нож.
Викинг прорычал:
– Мой меч наверху! Я даже видел, в какую дверь унесли. Кстати, ты вообще-то зря пришел. Я бы и сам освободился, еще бы и всех передавил!
Молча, двигаясь как один человек, выбежали в сени. Олаф первым заспешил к двери вовнутрь. Владимир хромал следом, но, странное дело, рядом с Олафом ощутил прилив сил, даже ушибы перестали ныть, словно от викинга перелилась часть его дикой силы.
Дверь открылась без скрипа. Пуста, а на лавках оружие. Владимир вздохнул, выплюнул коричневый сгусток крови. Там не только меч Олафа, но и боевые топоры, два меча, акинак, три щита, лук и колчаны со стрелами…
– Я знаю, где корчма, – сказал Олаф люто. – Пойдем и убьем их всех!
– А сколько их там?
Олаф оскорбился:
– Зато нас – двое!
Владимир покачал головой, но в шее кольнуло болью, а левый глаз раздражающе заплыл так, что смотрел как печенег в узкую щелочку. В ушах звенели невидимые комары. Неожиданно, усталость виной, махнул рукой:
– Пойдем. К черту так вот цепляться за жизнь…
Из дома выскользнули задворками, огородами перебежали, пригибаясь и прячась за яблонями
Угрюмый корчмарь сам подавал киевским дружинникам на столы хмельной мед, пиво, окорока, жареное мясо, сыр. Единственный работник свалился от усталости, а у печи теперь хлопотала жена хозяина. Была еще и дочка, но ту корчмарь прятал у родни в соседней веси: не ровен час, загулявшие дружинники сгвалтуют девку, потешат плоть, а им слова не скажешь – княжеские люди!
Их было восьмеро, крепких и могучих мужей, с широкими плечами и суровыми лицами. Пили мрачно, почти не разговаривали. Все сказано было вечером, когда вернулись без проклятого ублюдка, бастарда, байстрюка! А уже был в руках. Сразу бы убить, но вот тебе и продлили сладостный миг победы, поглумились над ворогом. Их послали из Киева две дюжины, лучших из лучших, так великий князь и сказал им, а теперь всего восьмеро… А сколько останется завтра? Этот волчонок живуч, кто думал, что в нем столько живучести, когда все, казалось, для него было потеряно…
Один из дружинников, Пивень, пробормотал в глиняную кружку:
– Я бы не шелохнулся.
– Что? – переспросил другой, Выворотень, в самом деле похожий на выворотень могучего дуба, широкий и раскорятистый.
– Если бы меня вот так… Поймали полуживого, избили до потери паморок, а потом бросили поперек седла. Это не человек!
– А кто, вовкулак?
– Ты не шуткуй. Он же не простого рода. С одной стороны – неистовый Святослав, а с другой – неведомая ведьма. Явилась ниоткуда, неизвестно куда и делась.
На другом конце стола стало тихо. Пивень ощутил на себе настороженные взгляды. Суровые лица, обветренные, как придорожные камни, почти не изменились с того дня, как пошли по следу байстрюка, разве что чуть запали щеки да появились морщинки усталости у рта, но Пивень видел в запавших глазах тоску и скрываемую тревогу. Они были лучшими, сами знали, а шли всего лишь по следу двух беглецов. Но вышло на охоту две дюжины, а осталось восьмеро. Еще с ними девятым Варяжко, что один стоит десятка воинов, но все-таки…
– Ладно, – прервал третий дружинник. Он был на полголовы выше других, но долговязым не казался: в плечах таков, что приходится в дверях разворачиваться боком, а длинные руки достают пиво на любом конце стола. – С нами Варяжко, а еще не родился человек, чтобы мог с ним схлестнуться и уцелеть.
– Да, – согласился Пивень нехотя, – сильнее Варяжко нет на Руси человека. Но ежели он не захочет сражаться с Варяжко?
Снова повисло тягостное молчание. Потом в сенях послышался топот. Дверь вздрогнула и вместо того, чтобы со стуком удариться о стену, рухнула с таким грохотом, что с балок посыпались лохмотья сажи. В дверном проеме возник обнаженный до пояса человек. В обеих руках были мечи: в правой – длинный двуручный, в левой – скифский акинак.