Княжеские трапезы
Шрифт:
Банан старался изо всех сил, чувствуя свою значительность. Как сутана делает человека монахом, так и он, побывав в шкуре хозяина, считал, что стал более авторитетным, даже более мудрым. Парень трудился до поздней ночи, чтобы ублажить членов клуба (так Бланвен называл составляющих его клиентуру фанатиков переднеприводных автомобилей), проглатывал техническую литературу, чтобы пополнить свои познания в этой области. Единственная трудность для магрибинца заключалась в составлении счетов, поэтому-то он и пригласил сестру пожить вместе с ним. Девушка прекрасно разбиралась в этих делах, она не чуралась работы, корпела над каталогами, в которых выискивала цены на запчасти.
Наджибе было хорошо в этой полутемной мастерской, ей безумно нравилось работать для него. Девушка терпеливо ожидала возвращения Бланвена, с покорностью бретонской крестьянки, ждущей своего жениха, рыбака, ушедшего на промысел трески к Ньюфаундлендским островам. Ей было приятно жить в его холостяцкой конуре, впитывать в себя мужской запах, который витал повсюду. Она приходила в волнение от трогательных вещей: очень старой фотографии Рашели в рамке из ракушек; диплома, удостоверяющего, что его владелец занял первое место на выставке «Ситрое-нов-15 six», рюмочки для яиц из низкопробного серебра, на которой было выгравировано имя Эдуар; пары детских ботиночек, связанных между собой шнурками.
Каждый предмет рассказывал о нем и умилял Наджибу.
Брат и сестра питались кое-как. Иногда заходила их мать, приносила детям кускус [11] в эмалированной кастрюльке или остатки обеда, так как знала, что дочь не умеет готовить. Четкого времени для еды не было, Селим и Наджиба присаживались за краешек стола, когда у них начинало урчать в животе. Парень говорил за двоих: о своей работе, о том, что отсутствие Эдуара уж слишком затянулось.
– Стоило появиться этому толстому старику в «роллс-ройсе», – говорил он, – как все переменилось. А знаешь, что он называл Дуду «монсеньор»?
11
Национальное блюдо в странах Магриба из проса, похожее на плов.
– Потому что он действительно монсеньор, – отвечала девушка. – Я всегда знала это. Он только делал вид, что из здешних, на самом же деле он приехал издалека.
– Ты ведь знаешь его мать?
– Но ты не знаешь его отца!
Однажды ночью зазвонил телефон. Банан, который всегда спал без задних ног, не услышал звонка, поэтому Наджиба отправилась вниз, чтобы снять трубку. Злой и ломающийся девичий голос потребовал Эдуара. Магрибинка ответила, что он уехал путешествовать. На другом конце пытались выяснить, когда он вернется, но Наджиба не знала этого.
– А вы кто? – спросила обладательница злого голоса. – Его шлюшка?
Разочарованная Наджиба тут же повесила трубку: она имела дело с ревнивой женщиной. Но разве мог Бланвен встречаться с такой вульгарной соперницей?
Девушка дошла до середины крутой лестницы, когда звонок раздался снова. Хотя она и знала, что звонит все та же девица, она вернулась к телефону.
– Эти штучки со мной не пройдут, стерва! Если ты думаешь, что можешь бросить трубку, когда я еще не договорила, то я явлюсь с дружками, мы вырвем тебе волосенки и выбьем зубы – один за другим, по очереди.
– Да что же вы хотите от меня? – спросила Наджиба, теряя терпение. Эти угрозы не подействовали на нее, а скорее заинтриговали.
– Срочно поговорить с твоим дружком.
– Начнем с того, что у меня нет дружка, – спокойно ответила Наджиба, – и потом я уже сказала вам, что месье Бланвен сейчас в отъезде.
– У тебя есть номер телефона, по которому его можно застать?
– Нет.
– А кто ты?
– Сестра его рабочего.
– Какого рабочего? Селима?
– Именно.
На другом конце провода явно удивились этому ответу.
Воцарилась странная тишина.
– А он разве не погиб? – растерянно спросила девица.
– Нет. А почему вы спрашиваете меня об этом? Он что, должен был погибнуть?
– Катись ко всем чертям, засранка!
На этот раз первой повесила трубку собеседница Наджибы.
Девушка поднялась на второй этаж. Мертвенный свет луны образовал нимб вокруг головы Банана. Сестру растрогала невинная поза спящего, его курчавые волосы, и она решила ничего не говорить брату о тревожном звонке.
21
Каждое утро, в шесть часов, Лола приносила Бланвену завтрак в постель: крепкий кофе и гренки со сливочным маслом. Первое за день обращение «монсеньор» Эдуар слышал именно от нее. Произнося его с чрезмерной почтительностью, служанка одновременно смешно приседала в реверансе, навеянном просмотром костюмированного фильма, который однажды «монсеньор» дал ей посмотреть.
– Доброе утро, монсеньор.
Одной рукой Лола раздвигала занавески, другой держала поднос, затем с благоговением приближалась к постели.
Бланвен зевал, потягивался, прижимаясь спиной к мягкому матрасу и улыбался служанке.
– Монсеньору хорошо спалось?
– Знаете, кто такой сурок, Лола?
– Нет, монсеньор.
– Так вот, это маленький грызун, который спит с октября по апрель. В общем, я спал как сурок.
Служанка жеманно улыбалась.
– Монсеньору еще что-нибудь нужно?
– Нет, милочка. Хотя у монсеньора под одеялом и встал болт в двадцать сантиметров, от вас ему ничего не нужно.
И Лола удалялась, не очень-то поняв всю глубину французского юмора, но не забывая бросить долгий, бесконечно сожалеющий взгляд на этого великолепного самца. Такого товара в замке, больше похожем на дом для престарелых, еще не водилось. Появление молодого князя привнесло свежий и целительный воздух в строгое, помпезное и хмурое жилище, созданное, казалось, для обитания вечных горестей.
В день своего приезда Эдуар мечтал лишь об одном – вернуться в свое большое и грязное парижское предместье, приняв решение уехать как можно скорее. Но на следующий день какая-то таинственная сила удержала его от этого шага. Ему так понравилось в большом хмуром поместье, что им овладело чувство, будто он наконец прибыл в долгожданный порт после долгого путешествия. Бланвен никак не мог ощутить себя князем; этот титул и новое качество, которое он принес вместе с собой, казались Эдуару невероятными, даже ребячливыми и лишенными всякого значения. Хотя его родитель и был сыном свергнутого суверена, Эдуар считал себя плоть от плоти французского народа. Эта карикатура на царский двор в изгнании волновала его, но не впечатляла – все было похоже на старый довоенный фильм, недавно показанный по телевидению. Фильм был уморительный, забавный – такой виделась Бланвену и окружающая его действительность. И все же Эдуара слегка смущала старая княгиня Гертруда в своих траурных одеяниях. С первого же взгляда он понял, каким исключительным человеком она была. Окруженная ореолом своей грусти, естественного величия, трогательной тоски по нежности, от недостатка которой она страдала, княгиня покорила Эдуара за один лишь вечер.