Княжич
Шрифт:
Отец надо мной склонился. Улыбнулся. Руку протянул, чтоб помочь с пола подняться.
— Молодец, — говорит. — Выдюжил. Завтра продолжим. А пока беги к Домовиту. Пускай он мыльню [85] для тебя готовит. Да вели, чтоб на стол накрывал. Проголодался небось?
— Угу, — ответил я.
Усталый был, но довольный отцовой похвалой.
— А ты говоришь, что не можешь, — продолжал отец. — Чтоб я от тебя этого слова не слыхал никогда. Беги мойся. Помоешься — возвращайся. Поедим да учение продолжим, — и ладошкой меня под зад шутейно, а у меня там сплошной синяк от меча деда Нискини.
85
Бани
Только я зубы сжал да мыться пошел…
После мытья стало гораздо легче. Вместе с пеной от мыльного корня ушла усталость. Оделся я в чистое и опять к отцу поторопился.
Л в горнице уж стол накрыли.
— Садись, поснедаем, — говорит отец и на меня хитро смотрит.
Я на лавку присел да вскочил тут же. Гузно отбитое о себе знать дало.
— Не, — отвечаю. — Постою я, так влезет больше.
— Ну-ну, — усмехнулся он. — Как знаешь. Так и ел стоя, словно корова. А он мне:
— Снедь для тела, а учение для головы. Ешь да на ус мотай, — и стал рассказывать, что в ближних и дальних землях творится.
И я ел. И на ус мотал тоже…
— Там, — показал он утиной ногой жареной, в руке зажатой, в сторону восхода, — Славута-река, поляне ее Днепром зовут. Велика она — с полуночи на полдень [86] катится. За Славутой северяне живут. Стольным градом у них Чернигов был, пока Хольг, дядька Ингваря, с варягами его под себя не забрал да князя Черниговского на кол не посадил. Дале — вятичи. Жарох, что тебя жизни решить хотел, из них был. Охотники знатные. И люди в большинстве приветливые. За ними голядь и мещера — народ дикий. Золотой бабе поклоняются. Да живых людей ей в требы приносят. За ними мурома. За муромой булгары. Эти на Pa-реке [87] живут да хазарам ругу платят. Хазария — страна большая. Вдоль Pa-реки тянется до самого полудня, — откусил он от утиной ноги, прожевал и продолжил: — Ас полудня нас Полянская земля подпирает. На горах киевских каган Ингварь сидит. Поляне-то по первости тоже хазарам ругу давали, но потом Хольг их отвадил. И полян вместе с Киевом к своим рукам прибрал. Теперь вот и нас варяги ругой обложили, — вздохнул отец горько и добавил зло: — Только ненадолго это. Вот с силой соберемся, тогда и посмотрим, кто сверху, а кто снизу окажется.
86
Полдень, полночь, восход и закат — еще и стороны света. Юг, север, восток и запад соответственно.
87
Ра-река — Волга.
Он выпил из корчаги меду пьяного, крякнул, отер бороду, а потом макнул палец в корчагу и принялся малевать по столешне.
— Вот смотри, — водил он пальцем, и на отскобленном до белизны дереве стали появляться мокрые полоски. — Это Славута. Это Pa-река. Это Уж наш. Здесь Коростень, а здесь Киев. Вот посередке Малин. В нем теперь тоже варяги сидят. За Киевом Дикое поле начинается. Там люди-кони живут…
— Как Китоврас? — изумился я, склонившись над узором.
— Нет, — рассмеялся он. — Обычные, только от коней они кормятся, И конь у них ценится дороже всего на свете. А за ними греки. Тут у них Океян-Море, а тут сам Царь-город. В нем василис их сидит и вотчиной своей правит.
— Нам про него Гостомысл рассказывал, а знахарь мне листы дерева лярв показывал.
— Вот-вот, — кивнул отец. — Домовит! — позвал он, и тотчас появился ключник. — Со стола убирайте.
— Девки! — крикнул тот. — Ну-ка живо!
И тут же появились сенные да вмиг все унесли.
— Чего еще, княже? — спросил ключник.
— Ты не помнишь, где у нас игрушки, на которых меня отец полки водить учил?
— Как не помнить, — ответил Домовит, довольный тем, что сохранил нужные вещи, а понадобились — нате вам.
— За сохранность благодар от меня, — сказал отец. — Выбери любую шубу да Загляде своей отдай, а то я видел, как она в дерюжке какой-то по двору бегала.
— Здраве буде, княже, — поклонился ключник в пояс.
— Ступай игрушки принеси.
Ключник ушел, а отец продолжал показывать мне Мира устройство:
— Здесь на закате ятвиги и мазовщане, этих ты знаешь.
— Да, батюшка.
— А за ними германцы и латиняне. А что за латинянами, то мне неведомо. Может, ты узнаешь?
— Узнаю, — сказал я.
А отец снова в бороду ухмыльнулся.
— А на полночь — радимичи и кривичи. У них город главный Смоленск.
— И правит ими не князь, а ведун Макоши-Богини, — вставил я. — Я помню, как ты от них обоз с железом привел.
— Смекнул, — сказал отец, — только обоз я привел не от них, а из Нова-города. И железо то из-за моря теми же варягами привезено.
— Как же варяги тебе железо продали, чтоб Жирот из него мечей наковал да против тех же варягов их направил? — Я от удивления в затылке почесал.
— Ну, во-первых, варяг варягу рознь. А во-вторых, в этом и заключается главная княжеская наука. Ежели нужно — соври, ежели нужно — подольсти, ежели нужно — твердо на своем стой, хоть костьми ложись, только все это земле и народу твоему на пользу пойти должно…
— Вот, княже, игрушки батюшки твоего, Нискини, сына Любодара. — В горницу вернулся ключник.
Перед собой он нес большой берестяной короб. Тяжелыми, видать, были дедовы игрушки. У ключника от натуги испарина на лбу проступила.
— Хорошо, — сказал отец, стер со столешни ладонью подсохшие рисунки, и исчезли и Уж, и Славута, и Ра-река. — Высыпай их сюда.
Домовит опрокинул короб, и на стол посыпались раскрашенные в разные цвета деревянные фигурки. Вот всадник. Вот лучник. Вон копейщик. Копье, правда, обломилось, но шишак и щит на месте остались…
— Сейчас, сынко, будем учиться полки водить…
Так я начал постигать трудную науку. Каждое утро еще и петухи спят, а меня отец будит. Дрын в руки и ну меня мечом обтесывать. Потом, когда дрын на щепу развалился, он и мне меч доверил. Звонко в ту зиму было в детинце коростеньском. Со щитом. Без щита. В плаще и без плаща. С ножом. С голыми руками. С копьем в руках…
Учил меня отец землю свою защищать.
Помылся.
Отобедал.
Игрушки дедовы на стол, и…
— Сынко, да у тебя же конники в болоте повязнут. Кони-то тяжелые. В трясине стрянутъ будут… а вот тут должно лучников поставить. Чтоб они ратников с левого боку прикрыли…
Ввечеру снова за оружие…
И так, пока не упаду замертво…