Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси
Шрифт:
Шли дни. Иеремия и правда хорошо отдыхал и не испытывал ни в чём недостатка. Ему было позволено посещать соборы во время богослужения, кроме Благовещенского, куда ходил молиться царь Фёдор. Иеремия довольствовался посещением Архангельского и Успенского соборов. Он стоял на амвоне или сидел, укрытый от глаз прихожан, и с замиранием сердца слушал каноны в исполнении мужского хора. Там, на родине, подобного пения он не знал и не слышал. Вот снова благостью осветилась душа. Тропарь праздника Параскевы Пятидесятницы поёт не только хор, но всё духовенство на амвоне и пред ним: «Благословен еси, Христе Боже наш, Иже премудры ловцы явлей, ниспослав им Духа Святого,
Иеремия не напоминал о себе, не добивался, чтобы его принял государь. Помнил патриарх немало исторических примеров, когда государи месяцами держали при себе иноземных послов-гостей. Да тот же император византийский Константин Багрянородный много дней и недель держал в неведении великую княгиню Ольгу.
Чтобы укрепить свой дух, Иеремия горячо молился вместе с россиянами, а совершив поклонение на святой алтарь и трижды осенив крестом тех, кто стоял рядом, Иеремия медленно покидал собор и шёл к себе отдыхать.
Лишь спустя неделю по приезду за Иеремией пришли и сказали, что государь всея Руси велел патриарху Царьградскому быть во дворце. Неделя — срок небольшой. И всё-таки Иеремии показалось, что в Кремле относятся к нему не так, как хотелось бы, как отнеслись в своё время к патриарху Иоакиму. Чем вызвана их настороженность? Неужели то, что он в прошлом был отлучён от патриаршества? Кем отлучён? Стоило бы это знать, размышлял Иеремия. Нелёгкая, страдальческая жизнь, подвижничество приучили Иеремию к смирению перед волей Божьей и к терпению. Он часто полагался на святое провидение, шёл по пути, указанному Всевышним. И Всевышний вознаградил его, приравнял к своим сыновьям. Но последние годы жизни судьба Божья отвернулась от патриарха. Будет ли она милостива к нему в этой северной великой стране, которой нет конца и края, а её богатствам несть числа? Пока ничто не предвещало благосклонности судьбы. Всё ещё он видел только её спину, а не лик. С этими грешными мыслями и отправился в царский дворец первосвятитель православной веры.
Иеремия шёл по кремлёвскому двору степенно. Протосингелы-стражи шли поодаль, не стесняли его. И ничто земное вдруг не стало его волновать. Он вспомнил, что приехал в Россию с заботой о делах русской церкви, и это было самое важное. Там, в Царьграде, он сделал для неё всё, что мог. Он ускорил события, может быть, на несколько лет, зная по опыту о том, что Вселенский Собор десятилетиями решает менее важные вопросы, чем рассмотрение просьбы о новом патриаршестве. Патриарх был убеждён, что сделал невозможное, добившись в течение двух лет решения Вселенского Собора. И теперь ему было что сказать государю России.
Когда патриарх подошёл к дворцу, из его свиты к нему приблизились два услужителя. Они несли русскому царю византийские дары. Иеремия рассчитывал заслужить этими дарами расположение Фёдора. И не ошибся, до слёз растрогал государя.
Патриарха привели в Золотую палату. Фёдор, в торжественной парчовой мантии на горностае, с вышитыми орлами, встретил Иеремию так, как встречал знатных послов. Он сошёл с трона на полсажени и принял благословение патриарха. Потом он принял дары от Иеремии: икону с памятниками страстей Господних — с каплями Христовой крови и мощами святого царя Константина, сына Льва, который в год 6463 (955) от сотворения мира крестил русскую княгиню Ольгу, ныне причисленную к лику святых.
От этого священного подношения царь Фёдор пришёл в умиление. И когда рассматривал икону, был подобен ребёнку, получившему желанную игрушку. Душа его млела от прикосновения к мощам святого царя
В болезненном воображении Фёдора возникли библейские картины. Он увидел, как Пилат, вымывши руки, предаёт Иисуса Христа на распятие, как воины Пилата-правителя хватают его и ведут на Голгофу, и меняют одежды на багряницу, и бьют его по голове, по телу палками, и кровь заливает порфиру. Фёдор видит, как Киринеяннин по имени Симона несёт крест. Иисусу дают пить уксус, но он не пьёт. И тогда распинают его на кресте и вколачивают в тело гвозди, и кровь... Кровь! Вот она, живая Христова кровь!
Фёдор плакал и был бледен как полотно.
Патриарх Иеремия понял, что царь слишком взволнован, попросил подать ему воды, сам прочитал молитву по-русски, которую выучил на досуге: «Да воскреснет Христос, и расточатся врази Его...»
Фёдор пришёл в себя, улыбнулся. Он посадил Иеремию близ трона и через толмача попросил рассказать: как одолел столь дальний путь от Царьграда до Москвы? Что пришлось по душе в России, как отдохнул после дороги?
— Я привычен к путешествиям, — начал Иеремия свой рассказ, — и в пути не устал. А твоя держава удивительна, государь. Руссы вольнолюбивый народ, но крепки верой и сдержанны во всём. Ваши посты, пятнадцать недель в году, достойны похвалы. Другие народы этого не знают, чуждо говеть им более ста дней в году. А церкви, а колокола — какое боголепие! Да, у нас была Святая София, а у вас их сотни, столь же величественных...
Иеремия пытался говорить по-русски, и что-то у него получалось, но когда он сбивался, толмач добавлял, пояснял царю. Отвечал Иеремия на вопросы царя охотно, но понимал, что пока идёт беседа вежливости, а главные разговоры впереди.
Царь Фёдор, к удивлению Иеремии, не стал расспрашивать его, с чем приехал и решился ли вопрос о патриаршестве. В Золотую палату вошёл правитель Борис. Царь встал и пошёл навстречу Борису, который остановился посередине палаты. Иеремия удивился: встретились два равных мужа. Он понял, что беседа с ним завершена. И не ошибся.
Правитель приглашал Иеремию следовать за ним. Иеремия поклонился Фёдору, как путник хозяину дома, давшему приют на время, и ушёл следом за Борисом, в его рабочие палаты, где тот принимал бояр, думных дьяков, окольничьих, воевод и всех, кто шёл к нему по государственным делам.
Беседа Иеремии с Борисом была долгой. Разговаривали через толмача Посольского приказа. Вначале Борис попросил Иеремию поделиться своими горестями.
— Мы слышали, святейший, что ты прошёл тяжкий путь невзгод. Так ли сие?
Иеремия с первых дней пребывания в Москве настроился на признание во всём, что с ним в последнее время произошло. Он считал, что перед Христовой паствой должен быть во всём откровенен и правдив. Как бы ни повернулись события, он верил, что русские не оставят в беде, коль скоро он попросит у них помощи.
— Да простит мне Всевышний отец за душевные излияния, — начал Иеремия. — Тяжко носить крест прегрешений, сын мой, душа жаждет очищения...
Десять лет Всевышний позволил мне мирно и тихо управлять вселенской православной паствой на радость христианству. Но пришла беда. Некий алчный и злой грек-клеветник обнёс меня перед султаном. И султан Амурат, вопреки торжественной клятве Магомету, сослал меня своею властью в Родос. Он вмешался в дела христианской духовной власти и беззаконно отдал патриаршество недостойному Феолинту. Пять лет я провёл в Родосе, замаливая грехи и укрепляя дух в молитвах.