Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси

Антонов Александр Ильич

Боярин Михайло Нагой, с которым Иов встретился сразу после беседы с его сестрой Марьей, хотя и был пьян, но говорил твёрдо: «Когда забил колокол, я вместе с горожанами прибежал на двор, то увидел убиенного царевича, а подле — сестру и кормилицу без чувств. Но имена злодеев уже были произнесены ими. И горожане побежали их искать и нашли в Разрядной избе, выломали дверь и убили их...»

И снова возникали вопросы без ответов. «Как могли горожане узнать имена убийц от кормилицы и Марии, если они обе лежали на земле близ Дмитрия без чувств? И почему они лежали на земле, если, по свидетельству Марии, все события свершились на крыльце? И как звонарь соборной церкви

мог видеть убийство, содеянное на чёрном крыльце, если дворец стоит к церкви красным крыльцом?»

Патриарх видел в смерти царевича нечто ужасное, какой-то злой и чёрный рок судьбы Калитиного племени. Но не менее ужасной показалась ему и расправа горожан над невинными. Ведь кроме названных князьями Нагими «убийц», были растерзаны толпою ещё слуги дьяка Битяговского, ещё трое мещан. С ними расправились только за то, что их подозревали в согласии с «убийцами». Ещё они убили жёнку юродивую, которая обитала у Михаила Битяговского и часто ходила во дворец.

Глава православной русской церкви осуждал эту расправу озверевших угличан. Истинные христиане, верующие русские люди не могли так поступить. Только злодеи, только те, кто бражничал с князьями Нагими, после злобного подстрекательства могли кинуться на бессудную расправу. Они первыми помчались на двор Нагих, первыми бросились к Разрядной избе, начали крушить всё на пути. Они первыми занесли руку не только над мнимыми убийцами, но и над невинными горожанами.

Иов убедился, что бесчинство угличан уготовано одним злым умыслом Нагих, ненавидевших дьяка Битяговского и всех, кто был с ним, кто приехал в Углич по воле Бориса Годунова. Выступая против Битяговского, Нагие шли против Годунова, чтобы ущемить его власть. Патриарх с грустью вывел: тайное злодейство не чинилось, а случайная смерть царевича стала только поводом для местников.

И записанное далее в свитке Шуйского Иов принял как истинную правду трагических событий. Он читал: «Царица и пьяный брат её, Михайло Нагой, велели умертвить их и дьяка Битяговского безвинно, единственно за то, что сей усердный дьяк не удовлетворил корыстолюбию Нагих и не давал им денег сверх указа Государева. Сведав, что сановники Царские едут в Углич, Михайло Нагой велел принести несколько самопалов, ножей, железную палицу, — вымазать оные кровью и положить на тела убитых, в обличение их мнимого злодеяния».

Изыск скрепили своими подписями архимандрит Воскресенский Феодорит, игумены Серафим и Финоген, духовник Нагих священник Леонтий.

И прошёл день тягостных размышлений Иова. Он многажды перечитал свиток, много думал над тем, как вершить суд. Патриарх видел, что в угличском деле должно быть два суда: суд Божий и суд государев. Знал Иов, что суд государев будет многажды суровее, чем суд Божий. Фёдор хотя и мягок сердцем, но честь царской власти умеет защищать и не останавливается перец жестокостью.

И когда в Думе при полном её синклите бояр и высшего духовенства, вели разбор дела, то так всё и случилось, как предполагал патриарх.

Изыск Шуйского читал в Думе дьяк Разрядного приказа Василий Щелкалов. В эти мгновения Иов больше всматривался в лица бояр, нежели вслушивался в суть читаемого документа. Но бояре умели прятать свои чувства, и он не увидел на их лицах ничего, кроме безразличия. Казалось бы, их не волновала ужасная судьба царевича Дмитрия, не нашла отклика в их душах смерть дьяка Битяговского, которого они все знали, тем более убийство всех прочих. Иову показалось, что бояр и дьяков не волнует и судьба всего рода князей Нагих. С болью в груди он думал, как низко пала нравственность первых мужей государства.

Лишь

царь Фёдор часто прикладывал ладони к лицу и по-детски утирал слёзы. Да Борис теребил бороду. Он-то знал, может, и ведуны просветили, как ему и многим другим обернётся смерть Дмитрия.

«Токмо всё ли ты знаешь, правитель, что стелется впереди тебя? Одному Богу ноне известно, куда покатится колесница судьбы России, если вдруг Всевышний потребует к себе и царя Фёдора. Но пока он здравствует и, проявит такую милость Господь Бог, будет ещё долго восседать на троне Российском», — размышлял патриарх.

И где-то в глубине души Иова родилось и стало укрепляться убеждение, что всё случившееся ниспослано Богом и во благо России. И на многие годы, пока жив Фёдор Иоаннович и пока при нём Борис Годунов, России пребывать в тишине и благодати. Иов воспринял это озарение с лёгким вздохом облегчения. Увы, провидческие размышления Иова оправдались только в малой степени. За порогом грядущего столетия он ничего не видел.

Глубокую отречённость Иова от происходящего в Думе нарушил голос митрополита Крутицкого Геласия:

— Услышь меня, государь-батюшка, услышьте, Дума и весь синклит. В день, когда мне уехать из Углича, посетила меня вдовствующая царица Мария и слёзно умоляла передать её просьбу вам, чтобы смягчили гнев на тех, кто умертвил дьяка Битяговского, да сына его, да сотоварищей. И сама она видит преступление во всём, что содеяно. Молит она смиренно и надеется, что не погубит государь её бедных родственников. И вот для Думы последний документ угличского дела: покаянная грамота городового угличского приказчика Игнатия Карелова. А прописывает приказчик в ней о том, что царевич Дмитрий умер в чёрном недуге, а пьяный Михайло Нагой велел толпе убить невинных царёвых слуг с дьяком Битяговским.

Геласий умолк. И Дума молчала. Царь тихий и горестный сидел на тронном месте. И теперь наступил черёд сказать последнее слово высшему судье державы, главе церкви патриарху Иову.

В сей миг тишины, перед тем, как начать обвинительную речь, никакие личные мотивы не таились в душе патриарха. Только благо России, только честь и достоинство российского первосвятителя двигали приговор патриарха Иова.

— Да будет воля государева, — начал Иов своим сильно звучащим голосом. — Мы же удостоверились несомнительно, что пред государем Михайлы и Григория Нагих и угличских посадских людей измена явная; что жизнь царевича Дмитрия прекратилась судом Божим; что Михайла Нагой есть виновник кровопролития угличского, действовал по внушению личной злобы и советовался с злыми ведунами, с Андрюшкой Молчановым и другими; что граждане угличские вместе с ним достойны казни за свою измену и беззаконие, учинившие смерть государевых приказных людей, дьяка Михайлы Битяговского с сыном, Никиты Качалова и других дворян, жильцов и посадских людей, которые стояли за правду....

В душе Иов противился всяким казням, жестокостям, кровопролитиям. Но он был неистовым защитником христианской нравственности, боролся за её торжество. В Угличе он увидел попрание Заповедей и Законов Божих. Сие противоречило духовному миру верующих, шло от чёрных сил и должно быть наказано. И всё-таки Иов делил ответственность за наказание угличан между властью царской и церковной. Поэтому, заключая приговор, добавил:

— Но сие дело есть земское; ведает оное Бог и государь: в руке державного опала и милость! — Зная, что в судьбе опального Углича уже ничего нельзя изменить, он закончил: — А мы должны единственно молить Всевышнего о царе и царице, их многолетнем здравии и о тишине междоусобной брани.