Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси
Шрифт:
И только царь Борис Фёдорович и патриарх всея Руси Иов думали над тем, как избавить народ от голода. Но ни тот, ни другой пока не представляли размеров стихийного бедствия и пытались своими запасами прокормить всех нуждающихся в куске хлеба. В Москве да и по другим городам царь открыл хлебную торговлю по прежним ценам. А как узнал об этом голодающий народ, так валом повалил в первопрестольную. И ходоки появились из дальних городов с просьбой прислать хлеба. Пришли выборные из Ярославля, Твери, Тулы, Рязани. Царь и в эти города повелел отправить обозы с хлебом да из местных житниц, где имелись запасы, выдавать зерно.
К концу первой голодной зимы бедствие охватило
Нижегородскому краю было труднее, чем Казанскому. Впрок хлеба не заготовили. И пошли ходоки в Москву. Но у Бориса Фёдоровича были претензии к Нижнему Новгороду — вольно жилось там Бельскому, — и он отказал просителям из волжского города, сказал, что есть ещё более голодные, чем в Нижнем Новгороде.
«Рыбы ловите больше, кормитесь ею», — посоветовал царь ходокам.
Они же домой не вернулись, позор остановил, да в Москве все остались и полегли от голода.
Но выручил нижегородцев патриарх Иов. Когда другие ходоки пришли из Нижнего да распростёрлись на Соборной площади Кремля, пришёл патриарх и спросил их:
— Какая земля вас прислала?
— Нижегородские мы. Откажете в помощи, все умрём от голода, — ответил старший из ходоков, синеглазый и синелицый волжанин.
— Наберитесь терпения, дети мои, будет вам помощь, — ответил патриарх и направился в царский дворец.
Борис Фёдорович с Игнатием Татищевым беседовали о торговых делах с Англией. Патриарх спросил на всякий случай:
— Сын мой, царь-батюшка, думаешь ли ты нижегородцам помощь послать? Пришли от них новые ходоки.
— Отче владыко, пусть не обессудят. Отощали мои закрома, а ещё войско кормить нужно. Вот думаю купить хлеба у англичан, да зазорно... Ты бы сам, святейший, подумал, как им помочь.
— Всё, что может церковь, мы делаем. Иисус Христос отдавал своей пастве последний кусок хлеба. Церковь — тело Христово. Как же нам не поделиться?! Но ты повели мне обоз собрать. Вышлю им, пока санный путь стоит, хлеба из коломенских монастырей. Да ещё гонцов в Казань отправлю с повелением, чтобы казанские монастыри хлебом поделились...
Царь и патриарх в тяжёлые годы народного бедствия встречались чаще, чем раньше. Борис Фёдорович ощущал в себе острую потребность поддержки своего духовного отца. Он знал, что в народе говорят, будто за его грехи разгневался Всевышний на россиян и наслал на них великий мор. Борис многажды спрашивал Иова:
— Отче владыко, ты знаешь, что за Бога живота не пощажу и никогда не нарушал его заветов. За что же мне сие наказание?
— Спаси и сохрани тебя Всевышний. Сие бедствие не наказание. Оно есть испытание Господне. Иисус Христос страдал и нам завещал. Да сие испытание не последнее. Ждёт нас Божий гнев за то, что Гришку Отрепьева выпустили из рук. Он, сатанинское исчадье, выпестованное в боярских чертогах, нарушит тишину России, когда схлынут глад и мор. Ноне докладывают, Отрепьев в Сомборе и шлёт оттуда бунтовские грамоты по южным городам. Смута подкрадывается на всю Северскую землю. Самозванец сбивает разбойничьи шайки да во главе с казаком Ивашкой Болотниковым, что из салтанского плена сбежал, шлёт их в Путивль. А Путивль тот столицей объявлен Ивашкой, но стал гнездом смуты.
— Всё ведомо мне, отче
Иов подошёл к Татищеву, тихо сказал ему:
— Иди, сын мой, погуляй. Скажут, как прийти.
Игнатий слегка поклонился и молча ушёл. Патриарх проводил его взглядом до дверей, повернулся к Годунову:
— Сын мой, ты государь всея Руси. И не к лицу тебе сей разговор, коль ведаешь про смуту в Северской земле. Вели людям Семёна Никитича, а то и весь Разбойный приказ подними, но чтобы достали Гришку Отрепьева. Да осуди его принародно за измену! — Иов, уже немощный старец, ещё не страдал потерей голоса. Всё так же сильно и властно звучал он и достигал самых глубин государевой души. И глаза патриарха светились ясностью ума. — Помни, сын мой, что многие именитые видят в Гришке не самозванца, а истинного царевича. Сие губительно для тебя! Шли же немедленно силу за татем!
Борис Фёдорович в душе был согласен с патриархом, с его мудрыми советами. И людям Семёна Никитовича не составило бы большого труда достать Гришку хотя бы на краю света, а тем более умыкнуть из Сомбора и привезти его в рогожном куле на Лобное место.
Однако Борис Фёдорович поклялся себе, что он не даст такого повеления. В последнее время в нём что-то надломилось, произошло какое-то движение души — и не куда-нибудь, а вниз, вниз! «Господи! — кричал Борис Фёдорович. — Да разве может быть такое, чтобы душа оказалась ниже чрева?»
Услышав однажды от прорицателей о Божьем провидении, властвующем над его судьбой, он смирился с волею Всевышнего и ничего не делал вопреки ей. Семь лет царствования — сие есть Божья воля. Зачем просить сверх того, если грезил семью днями. Помнил Борис Фёдорович, как воскликнул он тогда перед лицом прорицателей Катерины и Сильвестра: «Мне бы и семь дней досталь для полного счастья!» Ан Всевышний оказался к нему щедр. Как тут роптать на судьбу?!
— Нет, отче владыко святейший, я не пошлю охотников на Отрепьева. Да верю я, что Гришку настигнет кара Божья. Жестокая кара ждёт самозванца! — Борис Фёдорович встал, тёмные глаза его засверкали неведомым патриарху огнём. Царь продолжал: — Вижу, как разъярённый народ топчет его, рвёт на части, как волочит по улицам Путивля или в Кромах за верёвку на свалку и там бросает на съедение бездомным псам и крысам! И сие будет токмо так! По злодеянию и расплата!
Патриарх смотрел на царя с умилением. Он увидел перед собой прежнего смелого мужа, предугадывающего ход событий. «Господи, пошли ему удачу в больших и малых борениях», — призвал Иов Бога в душе. Но горький опыт жизни подсказал ему предупредить Бориса:
— Ты, государь, печёшься о державе и её народе как истинный отец. Но Гришку тебе следует поймать и заковать в железа.
— Придёт такая нужда, и закую. А пока, святейший, другие у нас заботы, народ нужно спасать от голода, — завершил царь беседу.
В те же дни Борис Фёдорович велел отворить все царские житницы в Москве. Он принудил бояр и дворян достать хлеб из тайников, отдать его на прокорм россиянам. Царь покупал хлеб у богатых владельцев и продавал народу по низким ценам.
А как деньги у москвитян перевелись, то на масляной неделе, на исходе голодной зимы царь Борис повелел привезти на Красную площадь в государеву лавку у кремлёвской стены сундуки с серебром. И когда к ограде лавки собрались тысячи бедных москвитян, дьяки и служилые люди Казённого приказа начали выдавать каждому по две московки или деньгу на покупку хлеба в городских житних лавках.