Кочевники поневоле
Шрифт:
Внезапно Курт ощутил, что страх ушёл. Вместо него появилось даже некое любопытство: как это будет, когда умрёшь. И если правда то, о чём говорил пастор Клюге, то вскоре он увидит маму. И отца, и брата Отто. И они все вместе станут совершать Великий Круг, но уже не на земле, а на небесах. И не будет на них войн и болезней, а еды будет вдоволь, и всего вдоволь, и…
Курт не додумал. Десятки фигур разом отлепились от укрывающих их стволов и рванулись в перебежку.
– Огонь! – истошно заорал справа Штольц.
Больше полусотни, понял Курт. Гораздо больше. Он вскинул винтовку и выпалил по ближайшей движущейся цели.
Курт мимолётом удивился, почему нет ответного огня. А потом стало не до удивлений. Фигуры нападающих стремительно приближались, выстрелы по обе стороны хлопали уже беспорядочно. Курт перезаряжал, стрелял навскидку, не целясь, вновь перезаряжал и стрелял опять. Он не знал, попал ли в кого-нибудь, следить за результатом стрельбы было некогда. Фигуры бегущих неумолимо приближались, нарастали, множились. Вот ближайший уже в двадцати шагах. Курт вскинул винтовку навстречу, с такого расстояния промахнуться было невозможно. В этот момент длинные светлые волосы метнулись на ветру, и он успел понять, что перед ним девушка, и рвануть цевьё в сторону и вверх, уводя от неё пулю.
– В ножи! – отбросив винтовку, раскатисто прокричал Густав Штольц. – Врукопашную, парни, покажем этой сволочи!
Курт выдернул из-за пояса нож, подобрался, метнулся из-за ствола навстречу долговязому рыжему парню в распахнутой на груди гимнастёрке. Рука с ножом описала дугу, метя в горло, но рыжий внезапно с ходу рухнул в ноги, подсёк. Курт перелетел через него, сунулся лицом в землю. Вскочил и сразу присел, выставив нож навстречу набегающему бородатому здоровяку. Сзади пронзительно заверещал Адольф Хайнеке, потом крик оборвался, и Курт, оттолкнувшись от земли, бросился на бородача. Он не успел понять, что произошло. Крестообразный взмах руками, и нож вылетел из ладони, а в следующий момент чудовищной силы удар в лицо, оторвав Курта от земли, швырнул его спиной на поваленный ствол. Боль взорвалась в голове, кровавый туман застил глаза, и сознание улетело прочь.
Глава 2
Ноябрь. Снежана
Снежана не успела даже толком испугаться. Вскинутый из-за дерева винтовочный ствол, выстрел, оттолкнувший, грудью заслонивший её Медведь, короткая рукопашная, и всё закончилось. Атакующие подавили сопротивление октябрьского заслона меньше чем за минуту.
Фрол наскоро провёл перекличку. Отряд потерял четверых, трое были ранены. По головам насчитали пятнадцать пленных, ещё один был убит, и тогда Фрол сказал, что операция удалась, и зычно крикнул: «Уходим!»
Отряд разделился. Лодочники двинулись вниз по восточному склону к подножию Северной гряды, остальные погнали пленных вдоль по Ремню на запад.
– Ну что, девочка, навоевалась? – Медведь подошёл, положил руку Снежане на плечо, усмехнулся в бороду. – Нагеройствовалась? Был бы жив твой отец, и ходить тебе с драной задницей. Он вряд ли стал бы задумываться о том, что ты уже взрослая, самостоятельная, храбрая и, увы, увы, не слишком умная.
Снежана вспыхнула. Окажись на месте Медведя любой другой, его ждала бы такая отповедь, что он живо бы пожалел о сказанном. Медведю, однако, позволялось то, что другим было заказано. После смерти отца пятилетнюю Снежану растил и воспитывал он. Он же учил грамоте, письму и основам истории и социологии. И он же заменил не только отца, но и умершую родами мать. Руку на приёмную дочь, однако, Медведь ни разу не поднимал, хотя о розгах и драных задницах в шутку рассуждал частенько.
К лагерю вышли, когда переместившийся на запад Нце коснулся нижним ободом горизонта. Лодочники опередили пеших. Успели к их приходу и установить по центру лагеря внушительный шатёр для пленных, и пригнать с пастбищ ездовых трирогов, и зажарить на вертелах наструганную ломтями тушу волковатого кабана.
– Пленных накормить, – распорядился Фрол. – Савелий, Глеб, Снежана, позаботьтесь.
– Даже не подумаю. – Снежана демонстративно повернулась к командиру спиной. – Не хватало ещё обслуживать этих поганцев.
Фрол досадливо крякнул, но смолчал. Единственная в отряде девушка была на привилегированном положении, ей позволялось то, что другому бы командир не спустил. Фрол укоризненно посмотрел на Медведя, но тот лишь развёл в ответ руками. Нрав Снежаны был прекрасно известен обоим – и приёмному отцу, и бывшему другу сердца, получившему отставку по причине недостаточной деликатности и вечной занятости.
Пленные сбились в кучу у входа в поставленный для них шатёр. Часть, скрестив ноги, уселась на землю, прочие, угрюмо потупившись, остались стоять.
Снежана подошла ближе. В вечерних сумерках лица октябритов были едва различимы, фигуры смазаны. Медведь и длинный курносый Глеб приволокли от костра берестяной поднос с жареной строганиной, поставили перед пленными, отошли в сторону.
Снежана одарила расправляющихся с пищей октябритов презрительным взглядом.
– Я бы лучше застрелилась, чем стала кормить эту сволочь, – сказала она Медведю. – Авось, не издохли бы, если бы немного поголодали.
– Ты слишком категорична, девочка. – Медведь обнял Снежану за плечи, привычно усмехнулся в усы. – На твоём месте я не стал бы сволочить всех подряд. Особенно того парня, который тебя пощадил.
– Что?! – изумилась Снежана. – Ты о чём, кто здесь меня пощадил?
– Видишь вон того, чернявого? Он легко мог бы тебя снять с двадцати шагов. Но не стал. А потом ему не повезло со мной в рукопашной.
Снежана фыркнула. Хотела бы она посмотреть на того, кому повезёт в рукопашной, доведись ему схлестнуться с Медведем.
– Что ж, познакомь меня с этим… – Снежана замялась и саркастически закончила: – Со спасителем.
Не ставший стрелять парень был худощав, узколиц и угрюм. И откровенно красив – вьющиеся смоляные волосы в беспорядке падали на чистый, высокий лоб, доставая до широких, вразлёт, бровей. Цвет глаз в сумерках было не различить, но взгляд Снежана оценила сразу – он показался ей независимым и упрямым, таким же, как у неё.
Медведь, по-прежнему усмехаясь в усы, протянул ладонь размером с приличную лопату.
– Михаил Федотов, – представился он, перейдя с декабрьского на июльский, язык, на котором разговаривали во всех месяцах. – Можно просто Медведь.
– Курт Бауэр, – по-июльски ответил октябрит, пожал Медведю руку и добавил ему в тон: – Можно просто Курт. Так и запишите, когда поведёте расстреливать.
– Вас не расстреляют, – поспешно сказала Снежана. – Правда-правда. – Она внезапно почувствовала, что краснеет: последние слова прозвучали наивно и совсем по-детски. – Меня зовут Снежана, – выпалила она. – Снежана Федотова. Медведь мой отец.