Кочубей
Шрифт:
— Кто ты, что ты, я не знаю; но сердце моё полюбило тебя за прямоту души твоей!.. Мне тебя жаль!..
— Лучше не любить, и не жалеть... я ничего не знаю, ничего не ведаю, перед людьми безгрешна, Матерь Божия видит! Пусти меня! И раз ты праведный гетман, огради от всякой беды; я буду молиться в монастыре за спасение души твоей!
— Галочко моя, не быть тебе в монастыре! Забудь монастырь да признайся лучше в вине своей, так счастлива будешь!
Послушница опустила глаза в землю и ничего не отвечала.
— Молчишь,
— Слава Господу Богу, слава Пречистой Матери! — говорила девица крестясь — и светлая радость сияла на лице её.
— Сковать по рукам и по ногам, и в подземелье; а завтра на встряску и четвертовать, слышал, Заленский?
— Слышу, ясневельможный!
— Ну, отведи её и сию минуту прийди ко мне!
Иезуит и девица ушли. Мазепа ходил по комнате в глубоком раздумье.
Через несколько минут воротился иезуит.
— Пилою по суставам будем пилить, так, ясневельможный? — и — во всём сознается!
Гетман покачал головою.
— Нет, Заленский, гарной дивчины жаль, как маковка червона; посади её в мурованый покой, сними цепь и спроси, что она хочет. Сейчас же пойди к ней!
Заленский досадливо поморщился и исчез. Гетман продолжал ходить с одного конца комнаты в другой. Опять явился Заленский и сказал, что послушница просит оставить в покое икону, крест, лампаду и принести Евангелие.
— Исполнить всё, что хочет, останься с, нею и хитро проведай, откуда она, услужи мне в этом.
— Слушаю!
— Ну ступай, а вечером я опять её буду допрашивать!
Вечером вновь предстала пленница пред гетманом.
— Что спросишь, гетман? — с необыкновенной твёрдостию сказала пленница.
Мазепа и в этот раз не нашёлся, что отвечать.
— Спрашивай же во имя Господа Бога, и я во имя Пресвятой Девы Марии буду отвечать!
— Откуда ты, кто ты?
— С одного мира с тобой! Я великая грешница и молю Господа, чтобы даровал мне принести покаяние во грехах!
Она перекрестилась.
— Ты из Польши?
— Жила на Волыни.
— Ты пашквиль принесла во Фроловский монастырь?
— Мучения мне не страшны: они даруют жизнь вечную; а греха боюсь: я бы сказала, если бы принесла пашквиль; но ничего я не знаю и не ведаю.
— Заленский, выйди!
Заленский ушёл.
— Слушай, я не буду мучить тебя, если бы ты и величайшая преступница была... Ты красавица такая, зачем тебе в монастырь идти!
— Господи Боже милосердный, заступи и сохрани меня!
— Что тебе так страшны слова мои? Я полюбил тебя!..
— Избави меня, Господи, от всякия мирския злыя пещи и отврати козни диявольския!..
— Девчино, девчино! Знаем вас, не первая и не последняя!
Сказал Мазепа и махнул рукою.
— Я буду содержать тебя, как царицу
Пленница крестилась.
— Это всё ничего, ничего, моя галочка, день-другой, а после привыкнешь, и дело на лад пойдёт; и волк рвётся первый день с цепи, а потом смирно лежит!..
Пленница стояла, опустив глаза перед гетманом, продолжала читать про себя молитву и крестилась.
— Слушай, я буду тебя любить; скажи мне, кто ты, какого рода и как имя твоё?
— Неправды не скажу: смертнаго греха не хочу принять на душу, истины не открою, как ты себе хочешь!
Казни меня, прошу тебя, казни, я умру и Царствия небесна го достигну!
— Жаль же мне тебя, коханочка моя, серденько моя, галочка моя!
Гетман хотел обнять её, девица увернулась. Величественно-грозный вид беззащитной чистоты сердечной на минуту остановил старого сластолюбца.
— Перестань, гетман!.. Христом Богом заклинаю тебя, не прикасайся ко мне; я Богу дала обет чистоты; не погуби души своей... разорит того сам Господь, кто дом его растлит.
Борьба невольного чувства страха, обиженного самолюбия, пыла страсти выражалась на лице Мазепы; удержанный на мгновение, Мазепа заминался в словах, отзывавшихся стыдом, лаской и досадой.
— Знаю, ты притворяешься!.. Эге, галочка, не поможет... сюда ступай, сюда, полно тебе притворяться благочестивою!
Одной рукой Мазепа схватил девицу за плечо, другою сорвал с головы её небольшую бархатную шапочку, и шёлковые светлые волосы волною покатились но её плечам. Девица защищалась.
— Четвертовать, аспида, четвертовать!
Глаза Мазепы запылали страстью; схватив правою рукою за её платье, силился разорвать его ворот; кричал, что в ту же минуту будет четвертовать и — готов был пасть к ногам её.
— Прикажи четвертовать, но не порочь меня; не губи себя, гетман! Ты гетман и — позор сам делаешь, как проклятый враг человеков... пока жива, не дам наругаться... Гетман, пощади меня, пощади меня! Прикажи четвертовать, но не порочь...
Устыжённый Мазепа, видя безуспешность своего замысла, со злостью оттолкнул её от себя.
— Завтра четвертовать!
— Сегодня лучше, меньше буду мучиться! — спокойно сказала девица, поправляя платье и надевая на голову шапочку.
— Не надевай, скоро опять сбросим.
— Тогда то и будет.
— Слушай, девчино! — говорил Мазепа, скрывая свою досаду и стыд, — я от тебя ничего не хочу; не хочу даже знать, кто ты; я буду тебя кохать, буду тебя до моего сердца прижимать, ты будешь у меня в золоте ходить, будешь пановать, не огорчай только меня... полюби, моя серденько, прижми меня до сердца своего, дай поцеловать карие очи твои, белое лице твоё... коханочко моя, голубочко моя... не думай, чтоб я в самом деле хотел тебя мучить!