Код Бытия
Шрифт:
– Здесь вы найдете массу интереснейшей информации, – сказал Данте, – включая статью из «Нью-Йорк таймс» и католическую брошюру «Изменяющиеся времена». Возможно, это случайно прошло мимо вашего внимания.
– Чудесно! – восхитился Ласситер.
– Что же касается отца делла Торре… – произнес Данте, лучась улыбкой и бросая взгляд на фальшивую карточку Ласситера, – …то вам, мистер Делани, очень повезло.
– Мистер Делани – мой отец. Меня обычно все называют Джеком.
Данте улыбнулся и продолжил:
– В девять состоится прием в честь новых членов ордена, а в десять – рукоположение, так что у отца делла Торре будет окно в… сейчас посмотрим… примерно в одиннадцать тридцать.
– Я вам весьма признателен.
– Он
– Нет. Я не…
– Впрочем, это не имеет значения. В наборе информационных материалов вы найдете массу его цветных фото, – закончил Данте и, отбросив со лба шевелюру, протянул для прощания руку.
Ласситер почувствовал угрызения совести. Молодой человек был к нему так внимателен. Кроме того, Ласситера несколько беспокоила легкость, с которой проходила операция.
– Простите, в какое время? – переспросил он, доставая блокнот с таким видом, словно у него имелась масса иных обязательств.
– Утром в одиннадцать тридцать. И не здесь. Отец делла Торре будет в церкви, в своем офисе. А теперь позвольте мне набросать вам небольшую схему, как найти церковь.
Глава 19
Возвращаясь в отель, Ласситер вдруг почувствовал такую усталость, что готов был уснуть. Он бы так и сделал, будь такси оборудовано мягкими подвесками. Но поскольку ни о чем подобном здешние водители даже не слышали, ему оставалось только сидеть на заднем сиденье, вцепившись руками в кожаную петлю над дверью, пока машина, трясясь и подскакивая, неслась мимо Театро Сан-Карло в сторону порта. Одной из причин усталости была необходимость лгать, выдавая себя за другого. Ложь всегда изматывала. Но больше всего Джо выбивала из колеи мысль, что невозможно находиться сразу в двух местах. Убийца Кэти остался в Америке, в то время как все ответы на загадку приходилось искать здесь, в Европе. Они были погребены в средневековой трясине политики «Умбра Домини» и в прошлом Гримальди.
У Ласситера начало зарождаться смутное подозрение, что вовсе не Кэти была целью Гримальди. Истинной целью являлся Брэндон. Кэти погибла, сражаясь за жизнь своего ребенка, а сам Брэндон был убит. Его горло почти ритуально разрезали от уха до уха, а после того как Гримальди учинил поджог, именно тело Брэндона извлекли из могилы и кремировали вторично. Итак, Брэндон. А не Кэти.
И сделал это не Гримальди, который в то время лежал в больнице. Кто-то другой не пожалел сил, чтобы эксгумировать трупик ребенка и сжечь его дотла. Следовательно, Гримальди – лишь часть более широкого заговора. И это практически сводит на нет теорию Риордана о том, что Гримальди… (Как он тогда сказал? Чокнутый, кажется…) Иными словами, человек, в поступках которого глупо искать логику. Ее там просто нет. Но насколько Ласситер знал, сумасшедшие в заговор не вступают. Они действуют. И действуют в одиночку.
От подобных мыслей у него разболелась голова. Если рассматривать убийство в свете теории заговора, то оно становится еще более необъяснимым и труднораскрываемым. И какое отношение к преступлению имеет «Умбра Домини»? Сомнений нет – именно «Умбра» платила Гримальди.
Окна его номера в маленьком отеле выходили на порт Санта-Лючия. Стоя на балконе с телефонным аппаратом в одной руке и с трубкой в другой, Ласситер позвонил Бепи узнать, могут ли они вместе поужинать завтра вечером. Ожидая ответа и слушая гудки, Ласситер смотрел, как солнце заходит в Средиземное море. Подобно погружающейся в ванну женщине, оно медленно коснулось поверхности воды и начало неторопливо исчезать в глубине.
В Риме никто не отвечал. Ласситер набрал номер пейджера Бепи и указал телефон отеля, чтобы итальянец мог позвонить ему сам, как только получит сигнал. Все. На сегодня никаких дел больше не осталось. Вдруг Джо вспомнил о папке с информационными
Собрание листовок представляло «Умбра Домини» милейшей и добросердечнейшей организацией – своего рода клубом для тех, кто ищет душевного покоя. В папке нашелся список дочерних обществ, включая и благотворительные. Среди последних Ласситер сразу увидел «Salve Caelo». Все противоречивые вопросы сводились на нет, а об экстремистских взглядах «Умбра» не упоминалось вообще.
Основное внимание в материалах уделялось добрым делам организации и постоянному росту количества ее членов. В папке лежали многочисленные фотографии большеглазых детишек, сидящих за партами или играющих около приходских школ, существующих на средства «Умбра Домини», снимки молодых людей, собирающих мусор в парках, опекающих престарелых или помогающих служить мессу, фото реставрированных церковных зданий, изображения миссионеров в африканских дебрях и, наконец, фотография счастливых мусульман, с радостными улыбками работающих в огороде «лагеря беженцев» в Боснии. Лагерь, естественно, принадлежал организации Эглоффа.
Стоящего за этими добрыми делами человека представляли несколько глянцевых цветных фотографий размером восемь на десять дюймов. «Если портреты точно передают образ, – подумал Ласситер, – то Сильвио делла Торре следует сниматься в кино». Священник был обладателем столь обожаемого женщинами всех возрастов мальчишеского лица с высокими скулами, выразительнейших глаз потрясающего голубого цвета, сардонической улыбки и иссиня-черной вьющейся шевелюры.
Кроме фотографий и пресс-релизов, Ласситер нашел несколько газетных статей о полезной деятельности «Умбра Домини» и пару восторженных заметок о самом делла Торре. В обеих заметках отмечалась удивительная способность священника к изучению языков (если верить одной, он говорил на шести, а если другой, то – на девяти языках), а также его успехи в кикбоксинге. В одной даже говорилось: «Отец делла Торре справится с любым противником. Берегись, Жан-Клод! Бах!»
И наконец, в папке обнаружилось некое «миссионерское послание», весьма вкрадчивое по тону. В послании ни слова не было об обрядовых противоречиях, «исламском империализме» или необходимости клеймить гомосексуалистов. Упор делался на роль «семейных ценностей», значение христианской культуры и «незыблемость важнейших догматов католицизма».
Содержащиеся в подборке материалы подействовали на Ласситера не хуже патентованного снотворного, и он погрузился в сон, сидя в кресле.
Проснувшись, Ласситер почувствовал себя несколько лучше, но настроение вновь упало, когда он вошел в расположенное рядом с гостиницей кафе, чтобы выпить капуччино. Из дребезжащего динамика неслись идиотически-радостные каденции в исполнении европопсы. Ласситер никогда не мог понять, что люди находят в этой пародии на музыку. Хорошо хоть кофе ему подали весьма приличный.
Церковь Святого Евфимия оказалась маленькой и очень старой. Земля под храмом осела, и он покосился настолько, что ни одна из стен не была отвесной. Сооружение с обеих сторон стискивали современные здания, и искривленный вид церкви создавал впечатление, будто соседи стараются вытолкнуть ее из своего ряда, а старушка сопротивляется из последних сил.
Короткая дорожка вела к огромным арочным вратам, скрепленным металлическими полосами. Двери были настолько почтенного возраста, что дерево, из которого их когда-то соорудили, стало ребристым и напоминало стиральную доску – более мягкая древесина между слоями камбия давным-давно выветрилась. Ласситер видел эти двери на фотографии из информационной подборки. Правда, там створки были распахнуты, и из темной церкви выступали счастливые жених и невеста. Под снимком имелась надпись, утверждавшая, что двери были сооружены в восьмом веке. Ласситер прикоснулся к неровной поверхности, оказавшейся твердой как камень.