Код Вавилона
Шрифт:
— Она тоже может оказывать свое действие, но не обязательно. Такие мужчины ростом выше среднего, у них наблюдается сильная акне, увеличенные пропорции в области лица, крипторхизм, порок сердца, пониженное качество спермы. И еще — такие мужчины чаще всего обладают повышенной агрессией.
— Но все это не тянет на научную сенсацию, а, скорее, похоже на болезнь, — Крис с сомнением покачал головой.
— Действительно, раньше XYY-мужчинам говорили, что они не должны размножаться. — Торнтен рассмеялся: — Были даже исследования, которые хотели
— Этому есть какое-нибудь объяснение?
— Трисомия — это результат ошибки при образовании мужских зародышевых клеток, когда в результате мейоза, второго редукционного деления клетки, два хроматида Y-хромосомы не отделяются друг от друга. Так сказать, ошибка кустарного исполнения, причина которой крайне редко передается дальше. Y-хромосома сама себя ремонтирует. — Фолсом ударил ладонями по коленям, сигнализируя, что объяснил тупому уже достаточно.
— Значит, удвоение Y-хромосомы — индивидуальная беда, которая больше не наступает у мужского потомства, — повторил Крис.
— Однако мое открытие показывает нечто другое! — Уэйн Снайдер беспокойно ерзал на стуле, полный эйфории и воодушевления. — Эта дополнительная Y-хромосома огромна и битком набита генами, тогда как известные Y-хромосомы маленькие и рудиментарные. — Уэйн, учащенно дыша, ударил кулаком по левой ладони: — Эта Y-хромосома не может произойти от известной Y-хромосомы. Это совершенно другое. Ибо в противном случае…
— …опыт с мышами завершился бы иначе. — Крис попал в такт Уэйну. — Ты подготовил генный материал, впрыснул его престарелым мышам, и те вновь обрели молодость.
— Да, Крис! Да! В это трудно поверить, но это действительно так! — Снайдер вскочил и широкими шагами заходил по залу. — Понадобится целая вечность, пока мы это как положено изучим и хотя бы начнем догадываться, как оно действует, но какое это имеет значение? Многие вещи прекрасно функционируют, хотя мы не можем их объяснить.
— Честно говоря, я просто не верю в это. Можно мне взглянуть на этих мышей?
— Вы увидите всего лишь молодых активных мышей. Больше ничего, — Торнтен засмеялся.
— Тем не менее.
Торнтен глянул на Снайдера и Бейкера:
— Принесете мышей? Мы с удовольствием сделаем все, чтобы развеять сомнения.
Пройдя в лабораторию, Дюфур пристроил сумку.
Обе клетки с мышами стояли на столе у входа. Чтобы исключить опасность инфекции, их не разместили среди других подопытных животных.
Крепкие мыши взволнованно шныряли по опилкам. Дюфур покачал головой. Его опять охватили сомнения. Как может Иероним требовать от него такое? Каким таким знанием обладает этот
— Бывают пути, которые кажутся человеку верными, но в конце ведут в преисподнюю.Так святой Бенедикт цитировал из книги пословиц. Ты это понимаешь, Жак? — Голос монаха, который все еще гремел в его ушах, помог Дюфуру одолеть сомнения. С дрожью он несмело пошел дальше, к инкубаторному ящику. Новые пробы разрастались там, как плесень на сырой стене.
Несколько долгих минут он неподвижно стоял и смотрел сквозь стекло на растущую слизь, которая неукротимо размножалась, полная жизненной силы. Ее белесая масса уже наползла на стекло смотрового окошка.
Чудо жизни. Величайшая в мире тайна. Дюфур почувствовал, как жар бросился ему в лицо, и вновь услышал голос Иеронима.
— Послушание — вот позиция тех, для кого Христос превыше всего. О таких говорит Господь: с первого слова он послушен мне, — непоколебимо возвещал Иероним.
И все-таки… верен ли этот путь? Его ли это дорога? Он предает науку! Свою науку!
— Вспомни о Майке Гилфорте. Он на твоей совести. Неужто его смерть для тебя — недостаточное предостережение? Неужто теперь и мальчик должен умереть, чтобы ты, наконец, осознал и послушался?
Громовые слова Иеронима продолбили Дюфуру череп. Он отчаянно схватился за голову, которая готова была разорваться.
Не раздумывать больше! Не поддаваться этим мучительным сомнениям, которые гложут его. Ведь Иероним указал ему путь.
Он поставил регулятор инкубаторного ящика на «выкл.». Потом натянул защитные перчатки и маску и открыл дверцу ящика. Внутри он ощутил температуру жизни: 37°.
Тепло погладило волоски на его запястьях. Он брал чашки Петри одну за другой и бросал их в свою дорожную сумку. Слизь со стекла смотрового окошка он вытер платком и тоже бросил в сумку.
Он хватал предметы быстро, как жалит змея: схватить и отпрянуть. Слезы текли по его щекам. Он всхлипывал и дрожал в ознобе.
Покончив с инкубатором, он перешел к холодильнику и открыл дверцу. Там уже хранились замороженными два десятка проб. В двух розоватых пробирках генная субстанция поблескивала в готовом липосомном растворе. Еще одну пробирку носил при себе Торнтен, а две они уже использовали, чтобы превратить в молодых животных двух древних мышей.
Неужто это грех? Неужто Богу это неугодно?
Дюфур опять отмел сомнения, побросал пробы в сумку и несколько раз перепроверил, все ли он забрал. Ничего нельзя было оставить.
«Ни единой пробы, ни капли слизи», — требовал Иероним.
Потом он сел к компьютеру и кликнул мышкой в ту область данных, которая была выделена специально для анализов. Обычно все данные исчезали в ненасытной пасти центрального сервера в Бостоне, но на сей раз по указанию Зои Перселл данные сохранялись лишь на местном сервере.
«Вы хотите окончательно стереть файлы?»