Кое-что приятное
Шрифт:
– Ты отправила детей в католическую школу или общественную?
– спросила Нора. Келли перестала слушать. Она пялилась на Сорена, пока тот парковал «Дукати» у амбара миссис Мэйвуд и снимал шлем.
– Хороший байк, верно?
– сказала Келли.
Нора вздохнула.
– Ага, «Дукати» очень хорошие байки.
– Как священник иезуит владеет таким мотоциклом...
– сказала Келли. – Подумать только, откуда он у него.
Норе не нужно было думать. Она точно знала, как он получил байк. Отец Сорена подарил его в качестве взятки, чтобы тот бросил семинарию, но Сорен взял байк и все равно стал священником.
–
– Ни за что.
– Келли подняла руки и покачала головой.
– Я слишком нервничаю в его присутствии. Он не заставляет тебя нервничать?
– Ох, - начала Нора.
– Не совсем. Думаю, он...нормальный.
Еще большую глупость она могла сказать?
– «Нормальный»- очень подходящее слово.
– Он священник, - сказала Нора.
– Эй, я давно не трахалась. Дай помечтать, – Келли вздохнула, когда Сорен направился к веранде. Ну, он не совсем шел. Он дефилировал. Пока он шел к дому, летнее солнце отражалось в его блондинистых волосах, превращая их в золотые. Ему приходилось останавливаться каждые пять футов, чтобы обнять кого-то или поприветствовать в ответ. Бывать на публике с ним было ужасно. Ее тело изнывало от желания побежать к нему, обнять, заклеймить собой, чтобы все знали, что он принадлежит ей, а она ему. Вместо этого она заставила себя посмотреть на пруд вдалеке, серебряную точку в море зеленой травы. Келли снова вздохнула.
– Я бы покаталась на его мотоцикле, если ты понимаешь, о чем я.
Официально, это была самая неловкая беседа в ее жизни.
– Готова поспорить у него очень, очень большой двигатель, - улыбаясь, сказала Келли. Нору чуть не стошнило.
– Интересно, какая тяга у его двигателя.
– Мотоциклы и машины измеряют в лошадиных силах, а не в тяге.
– Что?
– Не обращай внимания, - ответила Нора.
– Мне нужно в уборную.
– Первый этаж, по коридору, - сказала Келли.
Нора развернулась и пошла прямо на человеческую стену из мышц,
плотно обтянутую черной футболкой.
– Ох, простите, - сказала Нора.
– Я не хотела с вами столкнуться.
– Ты уверена?
– спросил он, улыбаясь ей. Она знала он ждал, что она скажет что-то грубое, например: "с дороги, Блонди" или "хватит быть таким высоким, придурок. Ты загораживаешь остальным солнце".
Вместо этого она быстро пробормотала, - Простите. В уборную.
Она проскользнула мимо него и почувствовала его взгляд на себе. Как только она оказалась в доме и нашла ванную, то заперла дверь и прислонилась к стене. Она прижала ладони к лицу и глубоко дышала, пытаясь успокоить свое колотящееся сердце. Это была паническая атака? Нет. Не паническая атака. Она просто паниковала. Она хотела заплакать, но не могла назвать причину кроме как "всё в этом мире". Сорен знал, что женщины в приходе делали такое? Так смотрели на него? Грязно шутили за его спиной? Безусловно знал. Не прошло ни дня без внимания к Адонису ростом в шесть футов и четыре дюйма с телом профессионального футболиста. Она знала, что Сорену было все равно. Обычно и ей было все равно. Обычно она находила это забавным. Но сегодня, она ощущала себя открытой раной и все, что касалось ее, причиняло боль.
Нора услышала тихий стук в дверь и произнесла.
– Почти закончила, - она помыла руки, высушила их и открыла дверь. За дверью стоял Сорен.
–
– Расскажи, что случилось.
– Ничего, - ответила она.
– Как поживаешь?
– На тебе лица нет.
– Я вернусь на площадку и загорю. Или пора есть?
– Да. Все едят. Ты пропустила благословение.
– Значит моя еда меня отравит?
– она могла только надеяться.
– Элеонор?
– Я не хочу быть здесь. Я не хочу быть здесь. Я не хочу быть здесь, - сказала она, слезы наполнили ее глаза.
– Я знаю.
– Его голос был нежным, ласкающим, голосом священника.
– Но ты должна быть здесь.
– Почему?
– спросила она.
– Потому что ты принадлежишь этому месту, и пора это осознать. Никто не прицепит алую букву тебе на грудь. Это церковь для людей, а не для святых и ангелов.
Одна слеза покатилась по ее щеке, и Сорен смахнул ее большим пальцем. Возможно, это был единственный раз за сегодня, когда он так интимно прикоснулся к ней. Все чего она хотела это прижаться к нему, обвить руками и обнимать до наступления завтра, обнимать до наступления вечности. Но она не могла. Это было запрещено. Не здесь. И это еще одна причина, почему она не хотела здесь быть.
– Я должна идти.
– Она попыталась уйти, но он становил ее уперев руку в стену и блокируя ей выход.
– Скажи что-нибудь, Элеонор. Поговори со мной.
– Я тону здесь, - ответила она.
– Ты бросил меня на самом глубоком месте пруда и сейчас я тону. Вот. Я говорю с тобой. Теперь мне нужно идти. Люди заметят.
– Элеонор?
Она продолжила идти. Ее имя не прозвучало как приказ.
– Элеонор, повернись, - а это уже был приказ.
Она развернулась лицом к нему. Коридор был увешен фотографиями из жизни миссис Мэйвуд - ее родители, день ее свадьбы, ее дети, ее внуки на одной фотографии, выстроившиеся в линию на площадке, а на второй плавают в пруду. Счастливые люди. Нормальные люди. Не ее люди.
– Я знаю, ты тонешь, - ответил он.
– Поэтому я здесь, поэтому ты и сопротивляешься. Ты думаешь, почему я хочу, чтобы ты сопротивлялась?
– Потому что ты садист?
– Потому что тебе нужно снова научиться зависеть от меня, снова нуждаться во мне.
– Ты хочешь, чтобы я была слабой. Что ж, это работает.
Он подошел к ней, и она сделала шаг назад. Если бы она прямо сейчас могла каким-то магическим образом исчезнуть, она бы сделала это.
– Я никогда не хотел, чтобы ты была слабой. Это бесполезная затея. Но ты так долго была Госпожой, что забыла, как подчиняться мне. И даже хуже, ты забыла, как доверять мне. Тебе больше не нужно заботиться о себе. Это моя обязанность.
– Нам даже не следует говорить друг с другом.
– Я твой священник. На публике мы можем разговаривать.
– Если я здесь облажаюсь, я могу разрушить твою жизнь.
– Ты не разрушишь мою жизнь. Никогда. – Он вздохнул, качая головой.
– Помнишь, как тот тренер в твоей школе изнасиловал твою подругу Джордан?
– Конечно, помню.
– Что ты сделала после того, как она рассказала тебе?
– Сказала, чтобы она поговорила с тобой.
– Почему?
– Потому что я знала, что тебе можно доверять. Знала...