Когда была война
Шрифт:
– Когда?
– Прямо сейчас.
Дарья Максимовна взглянула на часы. Половина третьего дня.
– Ладно, - вздохнула она.
– Приезжайте через двадцать минут. Жду.
И, не дожидаясь ответа, положила трубку.
По окну тесной, но уютной кухоньки тарабанили дождевые капли. Некоторое время Дарья Максимовна бездумно следила, как они стекают по стеклам, а потом поднялась и медленно пошаркала в гостиную. Так уж
В гостиной Дарья Максимовна открыла дверцу старенького шкафчика и вытащила старый пыльный альбом. В нём хранилась вся её жизнь, запечатлённая в чёрно-белых кадрах на прямоугольных кусочках картона. Большинство из них были уже совсем старыми - мутными, с надломами.
Последние фотографии были цветными. Вот она с сыном и дочерью, а вот с внуками - прелестной Машенькой и красавцем Максимом, названным в честь любимого дедушки. Отец успел дожить до его четырёхлетия.
А вот последнее отцовское фото. Он, уже совсем старик, стоит, отдавая честь, на параде. На груди - ордена и медали, выправка, несмотря на более чем преклонные годы, бравая, офицерская, взгляд ясный. Таким он и был до последнего своего дня: бравым и красивым офицером.
Дарья Максимовна подхватила альбом подмышку, поправила на плечах шаль и вернулась на кухню. Болела спина, ныли кости в ногах. Через месяц ей должно было исполниться семьдесят шесть лет - не юбилей, конечно, но на празднование уже были приглашены все друзья и родственники.
Девушка из организации "Бессмертный полк" приехала ровно через двадцать минут. Стройная и белокурая, она чем-то напоминала саму Дарью Максимовну в молодости.
– Здравствуйте!
– с порога затараторила она.
– Мы так рады, что вы согласились! Не так много осталось тех, кто видел войну своими глазами, и ваша история очень ценна!
Дарья Максимовна жестом пригласила её войти. Девушка скинула с ног кеды и шагнула в прихожую. Они прошли в кухню, где на столе уже стояли вазочки с печеньем и конфетами, а в кружках остывал свежезаваренный крепкий чай.
– Присаживайтесь.
– Дарья Максимовна кивнула на стул.
– Что вы хотите услышать?
Девушка села, расстегнула свою маленькую лакированную сумочку и вытащила блокнотик и карандаш. Шлёпнув их на стол, она закинула ногу на ногу и с улыбкой посмотрела Дарье Максимовне прямо в глаза.
– Всё, что вы помните.
Дарья Максимовна помолчала. С каждым годом восстанавливать события в памяти становилось всё труднее - сказывался возраст. Она взяла чайную ложечку, помешала чай и, осторожно стряхнув с ней капли, положила на салфетку.
– Первое, что я помню...
– начала она.
–
– воскликнула девушка и протянула через стол руку.
– Я Катя. Волонтёр.
Дарья Максимовна пожала её ладонь и продолжила:
– Первое, что я помню - это эвакуация. Нас везли куда-то в полуторках... Сильно трясло. Было зябко и сыро. Мама укрывала меня каким-то одеялом, и почему-то мне кажется, что оно чем-то жутко воняло.
– Дарья Максимовна улыбнулась и, безошибочно раскрыв альбом на нужной фотографии, повернула его к Кате.
– Смотрите. Это мои родители сразу после того, как поженились.
С потрескавшейся от времени фотографии на Катю смотрели два счастливых улыбающихся лица: молодой человек с густой гривой тёмных волос и юная девушка с точёным овалом лица и большими глазами. Он - в лейтенантской фуражке, она - в пилотке. Белокурые волосы собраны в строгий пучок, гимнастёрка застёгнута на все пуговицы.
Катя достала мобильный телефон и вопросительно поглядела на Дарью Максимовну.
– Можно я?.. Ну, для истории?
Дарья Максимовна кивнула. Катя щёлкнула камерой телефона, а она продолжила рассказ:
– Мама была связисткой, а отец служил в стрелковой дивизии. Они поженились в сорок третьем году, и в том же году мама погибла.
– Подождите, - изумилась Катя и быстро пролистала свой блокнотик назад.
– Но ведь вы родились в сороковом?.. Ваши родители поженились, когда вам было уже три?
– Нет, - покачала головой Дарья Максимовна.
– Слушайте, раз уж пришли за моей историей...
***
Март, 1943 год.
Даша плохо помнила отца. Впрочем, и мать она уже начинала забывать.
Отца Даша не видела года три - с тех пор, как он ушёл на фронт, а маму вот уже почти два месяца. Хмурые злые солдаты, которые постоянно кричали на них по поводу и без и замахивались палками, увели её куда-то, и больше она не вернулась. Даша каждую минуту ждала её появления, лелеяла в душе надежду на скорую встречу, не желала сдаваться и верить во что-то плохое, но даже уже и её детское сознание понимало: мать не вернётся никогда. Потому что оттуда, куда её увели надзиратели, не возвращался никто.
Теперь на жёстких, прогнивших деревянных нарах Даша спала одна. Точнее, с ней рядом лежали, вынужденно прижимаясь друг к другу из-за жуткой тесноты, не меньше десятка человек, но она даже толком не знала их имён.
В бараке страшно воняло застарелым потом, нечистотами и ещё чем-то противным и кислым, одеял и подушек не было. Спать разрешалось всего лишь по четыре часа в сутки. Даша даже не снимала свои порядком протёртые и изношенные полосатые штаны и рубашку с красным треугольником на нагрудном кармане - потому что на построение по утрам нужно было выбегать не мешкая. Малейшее промедление могло сильно разозлить и без того постоянно злых эсэсовцев, а на одевание ушло бы время. Да и попросту холодно было спать без одежды.