Когда исчезает страх
Шрифт:
Как бы узнать: вернулась ли на родину Юленька Леукова? Ее мать где-то под Москвой. Но где? Почему я не расспросила ее подробнее в лагере?. Пошлю письмо в Московский университет. Может, она вернулась на свой биологический факультет и уже учится.
23 июля.Сегодня моряна — сильный ветер с запада. Море покрыто стадами белых барашков.
В такой день мы оттаскиваем нашу лодку подальше от прибойной полосы. Разбушевавшееся море может разбить ее.
В штормовую погоду ребятам запрещено ходить на пляж, а они рвутся к морю, так как волны выбрасывают на берег какие-то ящики, бревна, спасательные круги, навигационные буи и знаки, рыболовные снасти. Но случается, что из глубин всплывают сорванные с минрепов рогатые чудовища войны — круглые морские мины, начиненные взрывчатыми веществами огромной силы. Эти блуждающие гости глубин, обросшие водорослями и ракушками, иногда взрываются на камнях с таким грохотом, что дрожат стены нашего домишки и дребезжат стекла.
Одна такая мина ухнула во время завтрака. Под нами заколебалась земля. На столе зазвенела посуда, и с грохотом захлопнулась дверь на веранде. Наше счастье, что окна были открыты, иначе мы бы остались без стекол.
Взрыв произошел в километре от нас, но когда мы с Яном подошли к морю, то увидели, что вся поверхность его серебрится. Это всплыла оглушенная салака.
— Тащите сюда сачки и корзины, — велел Ян.
Он снял с себя только тапочки и брюки, в трусах и рубашке вошел в воду, миновал пенистую, бурлящую полосу прибоя и стал руками ловить трепещущую салаку и пихать за пазуху.
Я побежала домой. На ловлю оглушенной рыбы вышли не только ребята, но и Бетти Ояровна с бабкой Машей. Они, правда, обе были только приемщицами небывало богатого улова.
Я, вооружившись сачком и сумкой, в купальнике ходила по грудь в воде и вылавливала сразу по десятку рыбок.
За час мы заполнили салакой все наши корзины и даже тазы.
26 июля.Белые ночи кончаются. На два-три часа небо уже захватывает темнота. Закаты бывают потрясающие. Такого огромного неба, как над морем, в городе не увидишь. На западе неподвижно стоят кучевые облака. Они похожи на горную цепь — белизна вершин, сиреневые пропасти, золотой блеск и пурпур, пронизывающий всю громаду.
Будь у меня самолет, так бы и полетела к этим облакам!
Уложив ребят в одиннадцать часов спать, я вместе с Борисом и Яном отправляюсь гулять вдоль берега. В такую пору дышится легко. Море почти затихает, лишь у камней изредка всплескивает набегающая, лижущая берег волна.
Ян держится дружески, у него хватает такта не навязываться со своими чувствами, иначе мы бы поссорились.
Борис, как всегда, добродушен и заботлив. Он немного грустит оттого, что Зося мало пишет и не хлопочет о возвращении в Ленинград.
Иногда мы втроем выходим на лодке в море, захватив с собой блесну.
Ночное море спокойно дышит, вода чуть слышно журчит, обтекая борта неровно засмоленной лодки. Над нами, словно тени, проносятся запоздавшие птицы, а вдали то светятся, то угасают маяки. Мы молчим, как положено рыбакам, каждый думает о своем. Я лишь изредка подергиваю шнур «дорожки», который дрожит от напряжения. Морская вода упруга, она не дает грузилу и блесне тащиться по дну.
В такую пору к отмелям подходят стаи судаков гоняться за мальками. Ныряющая в глубине металлическая блесна привлекает внимание хищников. Крупные судаки хватают ее с ходу и резко тянут в сторону. Кажется, что крючки зацепились за камень. Боясь оборвать блесну, я всякий раз кричу:
— Стоп! Подтабанивай.
И начинаю накручивать на катушку тугой, неподдающийся шнур. Кто-нибудь из мужчин с сачком в руках спешит мне на помощь, а другой удерживает лодку, чтобы не потерять удачливого места.
Суета на корме длится минут пять. Судак сопротивляется, не идет к лодке. А когда его подтянешь ближе, вдруг устремляется на глубину, мчится под лодку. Шнур нельзя ослаблять ни на секунду, иначе упустишь добычу. Я уже теряла крупных судаков.
Но вот наконец ночной хищник в сачке, его вытаскивают в лодку, но он и здесь бьется. Круглые глаза его горят зеленоватым огнем, а зубастая пасть норовит ухватить за палец. Ударом колотушки мужчины успокаивают его, вытаскивают из пасти блесну и отдают мне».
Глава тридцать пятая
Зосю Валину, наконец, демобилизовали. Она приехала на дачу в белом морском кителе. На ее груди сверкали два ордена Красной Звезды, один — Отечественной войны второй степени и две медали: «За оборону Заполярья», «За победу над Германией».
Игорек не сводил с матери восторженных глаз. Еще бы, столько орденов! Он ходил за нею по пятам. Мальчику хотелось скорей узнать, за какие подвиги его мама получала каждый орден. А Зося злилась.
— Отстань! — требовала она. — Ты мне надоел.
Ей не о чем было рассказывать, а мальчишка этого не понимал.
Дима в этот день одиноко бродил у обрыва и, насупясь, палкой сбивал головки отцветающей крапивы.
Увидев расстроенного сынишку, Ирина подошла к нему, погладила по голове и спросила:
— Почему такой надутый? На Игорька сердишься?
— Мы с ним больше не дружим, — ответил он. — Игорь задается.
— Что же он так?
— Говорит, что ты не умеешь воевать, а его мама самая храбрая.
— Так ты из-за меня обиделся?
— Да. Пусть не врет. Ведь ты не струсила, правда? Ты даже ночью на самолетах летала?..
И вот этот детский вздор смутил Ирину. Она вдруг остро почувствовала себя обойденной и обиженной.
— Я летала и в темноте, — ответила Ирина. — Но ордена не самое главное. Ведь ты меня любишь и без орденов?
— Люблю, — шепотом ответил Дима. — Когда я вырасту большой, я тебе еще и не такие ордена достану.
Разговор не на шутку расстроил Ирину. Ян почувствовал это и спросил:
— Что тебя огорчает? Почему такой несчастный вид?
Ирина нехотя рассказала, о чем спрашивал ее сынишка. Ян рассмеялся.
— Плюнь, — сказал он. — Разве с орденами ты была бы счастливей?
— Нет, конечно, — ответила она, — но почему-то вот здесь немножко скребет, — Ирина показала на сердце. — Зося ведь и десятой доли не испытывала того, что довелось испытать мне.
— Если бы ты знала, за какие боевые заслуги получены ею ордена, то не огорчалась бы, а скорей — посочувствовала бы Борису.
В тот же день Ян переговорил с Зосей и пристыдил ее. К ужину она вышла без орденов и старалась не разговаривать ни с Яном, ни с Ириной.