Когда исчезает страх
Шрифт:
— А ты не могла бы поконкретней: чем вызваны такие мысли?
Она рассказала ему о мытарствах последних дней. И Борис вместо сочувствия начал укорять:
— Зачем же ты пошла искать работу? Вот беспокойная! Тебе ведь надо отдохнуть, успокоить нервы. Если нет денег на санаторий, я достану. Ну а ребята с Бетти Ояровной прокормятся. Там Ян подбрасывает…
— Ты не уходи от прямого вопроса, — перебила Ирина. — Мне не санатории нужны. Я хочу знать: почему мной помыкают? Какие я совершила преступления?
— Видишь ли, я могу лишь посочувствовать и… устроить у себя на работу.
— Я не желаю тебя подводить. Мне ведь и у вас придется анкету заполнять?
— Да, конечно, самую длинную, со сведениями о бабушках и дедушках, — подтвердил Борис.
— И тебя привлекут к ответственности, если узнают, что я твоя знакомая?
— Возможно, если найдут мои объяснения неудовлетворительными. Но зато у нас будет полная ясность, как в дальнейшем поступать тебе. Ты будешь проверена но всем линиям. В общем, знай, Ирина: для тебя я готов на любой риск, — без рисовки сказал Валин.
Этот разговор не успокоил Ирину. Ночью в ее дневнике появилась новая запись:
«Уснуть не удается, голова, разламывается от мыслей. Я прислушиваюсь к себе и не могу понять, что меня больше тревожит и точит: обыкновенная человеческая обида или опасение за наше будущее?
Ну, предположим, что со мной не нужно считаться. Я слабая, гонимая ветром птица. Но как же с другими, например с тобой, Кирилл? Я не представляю: как бы ты повел себя в такой ситуации? Впрочем, вы, мужчины, умеете многое переживать молча, а я не могу.
Человеку с чистой совестью унизительно жить, находясь на подозрении. Он озлобится на тех, кто вызывает у него тяжелое чувство неполноценности, он не простит своего унижения.
Все дороги куда-то ведут, а я на своей вижу только преграды. Как мне быть, Кирилл? Я говорю не о той жизни, когда человек только дышит, а о другой, когда он живет по-настоящему: мыслит, смело действует, надеется и любит.
Жить в согласии с самой собой и с Родиной — вот что мне нужно, вот в чем я не должна уступать!»
Валин, видя, что с Ириной творится неладное, на время перебрался жить к Бетти Ояровне. Благо, не было в Ленинграде Зоей, — она все еще купалась в Черном море.
Ирина при нем старалась казаться спокойной, отлично владеющей собой, но ей это плохо удавалось. От Валина трудно было скрыть угнетенное состояние. Борис знал, что она страдает. Стремясь вывести ее из душевной растерянности, он старался успокоить Ирину и хоть как-нибудь развлечь: часто приглашал в кино, купил билеты на концерты в Филармонию.
«Если бы ты знал, Кирилл, как я теперь слушаю музыку, — писала Ирина в дневнике. — Она выводит меня из душевного затворничества и возносит на такую вершину, что я вдруг чувствую стеснение в груди. Горло мое сжимается, и хочется плакать. С этим желанием невозможно бороться. И я плачу. Понимаешь, не тоскую, а просто плачу, чтобы выплакаться и не томить себя больше».
Глава тридцать седьмая
«14 ноября.Вернулась с Кавказа Зося. Она сильно загорела и поправилась. Стала походить на пышную и несколько грузную даму. Игорька к себе она не берет.
— У вас ему будет лучше, — без стыда сказала Зося. — Я ведь отвыкла от него, а вы как-то умеете. Помучайтесь еще немного.
Мы с Бетти Ояровной не возражали. Игорьку действительно лучше остаться у нас. Такая мама ничему хорошему не научит. Она ленива, считает, что все должны ухаживать за ней. А если что-либо сделает, то возводит это в подвиг.
24 ноября.Зосе не очень нужен Борис, но она ревнует его ко мне. Все должны быть привязаны только к ней. Зося злится, когда Борис заботится еще о ком-то.
Мне кажется, что она уже не находит в его взоре прежнего обожания. Борис явно прозревает. Если после работы он не застает Зоей дома, то не ждет, не страдает, а уходит к нам. Сцены, которые устраивает Зося, больше его не трогают.
Самым мудрым для них было бы — распроститься друг с другом навсегда. Ведь Зося едва терпит его возле себя, но потерять боится. На случай невзгод ей хочется иметь про запас обеспеченного добряка мужа.
29 ноября. У Бетти Ояровны праздник: из Заполярья вернулся Ян. Он демобилизован по вине медиков и поэтому злится на них:
— Признали непригодным для авиации. Начисто списали. Но я им докажу, еще буду летать. Вот увидите.
Ян привез с собой три пары перчаток и тренерскую «лапу». Маленькие перчатки явно сшиты на заказ. Отдавая их мальчишкам, он спросил:
— Хотите, буду учить боксу?
— Хотим… хотим! — обрадовались ребята.
— Ян, может лучше не вовлекать их в твои агрессивные планы? — спросила я. — Пусть они будут просто мальчишками.
— Вот именно этого я и хочу. Они тут у вас изнежились, а я дал слово Кириллу, что сделаю из его сына мужчину. Ты мне не перечь. Не бойся, своих скверных черт я им не передам, буду воспитывать только благородство и умение парировать удары. Это важно для жизни.
Мне Ян не разрешил переселяться из его комнаты.
— Я человек неуживчивый, — сказал он. — Мне полезней жить в отдалении. Забираю комнату на верхотуре и буду приходить к вам, как столующийся студент и приятный гость. Это решено окончательно и обжалованию не подлежит.
2 декабря.По случаю приезда Яна было устроено празднество с пирогами и вином. На него, конечно, пригласили Бориса с Зосей.
За столом Ян оказывал мне необычайное внимание. Он был предупредителен и услужлив, а Зосю старался не замечать. Это ее бесило. Но вначале она притворялась, будто ей очень весело: смеялась, пела английские песенки, шутила, то есть пустила в ход весь арсенал уловок, чтобы казаться остроумной и обворожительной. А потом вдруг обозлилась и принялась пикироваться с Яном. Видно, между ними на севере что-то произошло, потому что и Яну хотелось уязвить Зосю.