Когда мир изменился
Шрифт:
— То я с превеликой радостью обвиню его в ереси и притяну к церковному суду, — подхватил монах, — даже без этих остолопов из инквизиции. Хочешь кого-то отправить на дыбу — отправь его сам!.. Что ты так на меня уставился, сударь некромаг? Принцип… тьфу, ладно.
Фесс словно наяву видел перед собой незабвенного отца Этлау, только с двумя глазами. Та же кривая усмешка, тот же жестокий прищур; о да, некромант прекрасно помнил, каково это — оказаться в пыточных застенках аркинской инквизиции…
— Тогда разделимся, — он постарался стряхнуть наваждение. Никакого отца Этлау тут
Отец Виллем недовольно поморщился.
— Конечно, в Армере есть монастырь Святого Слова, они тоже исстари собирают экзотические инкунабулы… но мне не нравится, некромаг, что ты собираешься что-то там колдовать у портала без меня. В конце концов, там мой послушник, а не твой.
— По-настоящему, надо было оставить твоего уцелевшего молодца там, около портала, на всякий случай. Чтобы поднял тревогу, если из него что-то полезет.
Отец Виллем вздрогнул.
— Лучше б про это не думать, — простонал он самым натуральным образом. — Но ты прав, сударь некромаг. Мои монахи стоят у дверей мавзолея, а гвардейцы его милости виконта зайдут туда только через мой труп.
— Я призову тебя, святой отец, как только начну испытывать портал, — пообещал некромант. — Твой послушник сможет, надеюсь, тебя разыскать.
— Сможет, — отрывисто бросил монах, разворачиваясь. — Что ж, удачи тебе, чародей.
— Тебе тоже, святой отец. Она нам всем понадобится.
Дева Этиа бросилась ему на шею, расплакалась. Благородный рыцарь Конрад вер Семманус лежал на постели, хлопая глазами; доспехи его сложены были в углу. Рыцарь перехватил взгляд некроманта, густо покраснел, по своему обыкновению.
— Сударь некромаг, прошу не понять превратно…
Фесс поднял руку.
— Тихо, сэр рыцарь. Дева Этиа Аурикома, я счастлив видеть тебя живой и невредимой.
Теперь жарко залилась краской уже сама рекомая дева. Её окутывало нечто вроде белого савана, ноги были босы.
— Платье моё… оно… грязно… — еле пролепетала она.
— Всё хорошо. Платье отстирают. Прошу у тебя, дева Этиа, сердечного прощения, что не смог остановить лича, не смог отбить тебя там, на дороге… Действительно ли ты цела? Кормили ли тебя?..
Этиа вновь закивала, очень-очень торопясь. Да, она вполне благополучна. Да, хозяин таверны принес еды. Всё хорошо, честное-пречестное слово!..
Но на висках её пробилась седина. Там, на кладбище с кромлехом, белизны в волосах ещё не было.
— Рассказывай, дева Этиа. Рассказывай со всеми подробностями.
Интерлюдия 5. Дева Этиа
…Было очень холодно, когда память вернулась к ней. Может, именно холод и
— Совсем ничего не помнишь из того пути?
— Совсем-совсем ничего, сударь некромаг…
… Она очнулась в каменном мешке. У его светлости саттарского дюка точно такой же, там смутьянов держали с еретиками, когда у святых отцов-инквизиторов темницы оказывались переполнены. Ничегошеньки интересного, ну совсем. И она там лежала и плакала, потому что было очень-очень страшно. А потом дверь открылась, пришли двое мертвяков, подняли её и поволокли; она кричала, но…
— Что это было за место, где тебя волокли? Ты не запомнила, дева?
— Это запомнила, сударь…
Её волокли по тёмному коридору, а по стенам были разложены кости. По обе стороны прохода на полках — громоздились человеческие кости. Сложенные с пугающей аккуратностью и чёткостью, выверенные по нити. Кость к кости, явно скреплённые клеем. Покрытые вековой пылью. Мёртвые, неподвижные, тупо пялящиеся пустыми глазницами перед собой… Там был свет, огненная нить под потолком, потому-то она всё и увидела…
— Он явно хотел тебя запугать заранее, дева.
— Ох, сударь, я и была перепугана вся… себя не помнила…
Катакомбы закончились. У них в Саттаре таких нет; девушки-служанки госпожи супруги дюка болтали, что, дескать, такое только в Аркине, святом граде. Страшно, аж жуть! И черепа все пялились на неё, Этию, так, что она чуть в обморок не хлопнулась. Жаль, что не хлопнулась, хоть не так жутко было бы… А потом её приволокли в подземелье, и там был этот самый лич… Кости, да кое-где кожа, да борода, прямо из черепа растущая. А ещё глаза. Ох, глаза-то самым страшным и оказались!.. Не огонь, нет — человеческие. Голый череп, а в нём глаза. Карие. А подземелье — с факелами, волшебными! Потому что горели они себе и горели, и что же, она, Этиа, не знает, что ли, как быстро обычные-то прогорают?.. Круглое подземелье, кости по стенам, а ещё какие-то фигуры жуткие, красным светящиеся, звёзды, пятиугольники, курильницы — она сразу чихать начала и кашлять, такой запах стоял…
И лич стал смеяться. Ну, как злодеи в сказках-фьябах, она их на ярмарках видела — «муа-ха-ха-ха!» — ой, страшно!.. А зомби её держали, а лич стал раскладывать на столах инструменты один другого кошмарнее да приговаривать, какой из них он ей куда вонзит, дескать, эти иголки для ногтей, этим глаза выдавливают, это засовывают в, гм, гм… нет, она не будет говорить, негоже честной девушке такие слова произносить! А она, она заплакала тогда и стала просить пощады, она ведь просто компаньонка в Саттарском замке, никаких секретов дюка не знает, хоть запытай её до смерти!.. А лич снова захохотал этак страшно и говорит, что, дескать, саттарские секреты ему нужны как прошлогодний снег, а вот то, что она сама из Эгеста — то, якобы, ему и потребно. Да-да, так и рёк, мол, самое главное — что она саттарская. И она тогда, храбрости набравшись, ему и говорит, что ж с того, что саттарская? Девчонки в Саттаре такие же, что и в Аркине, и в Эбине, и в других местах, да хоть и в том же Ордосе!