»Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин…»
Шрифт:
Так что же послужило причиной такого недостойного поведения многих (подчёркиваю) из командного состава РККА в 1941 году? Атмосфера репрессий?
А давайте-ка углубимся в историю немного дальше.
Вот что происходило в Пруссии после разгрома прусской армии под Иеной и Ауэрштедтом в 1806 году. Евгений Викторович Тарле.»Наполеон».
«…Совсем неслыханная и никогда ранее не испытанная паника овладела беглецами, когда они, поделившись вестями, узнали теперь, что все погибло и что никакой армии больше нет.
Бегство остатков прусской армии происходило в еще большем смятении. Французы продолжали преследование и собирали по пути громадные обозы с провиантом, экипажи, лошадей, артиллерию, вполне
Убегая на север, армия с каждым днем уменьшалась в числе — за нею гнался Мюрат с кавалерией. За Пренцлау, на дороге в Штеттин, Гогенлоэ был окружен со всех сторон и должен был капитулировать. За несколько дней до того маршалу Ланну без сопротивления по первому требованию сдалась сильная крепость Шпандау с огромными военными припасами, а спустя несколько дней после сдачи Гогенлоэ генерал Ласаль во главе гусар подошел к Штеттину, грозной крепости с прекрасной артиллерией и большим гарнизоном (больше 6 тысяч человек), причем съестных припасов в крепости было в изобилии. Могучая твердыня, защищаемая обильной артиллерией, без единого выстрела сдалась по первому требованию гусарскому генералу, при котором не было ни одной пушки. Паника, самая беспросветная, как-то сразу и повсеместно овладела генералитетом, офицерами, солдатами погибающих остатков прусской армии. От хваленой дисциплины не осталось и следа, прусские солдаты тысячами шли сдаваться французам. Но и генералы и офицеры проявили такой упадок духа, который даже их победителям казался чем-то совсем небывалым. Как будто это были не те люди, которые всего за две недели до этого так гордо и самоуверенно собирались покончить с Наполеоном…
…В это же время французы подошли к крепости Кюстрин на Одере. Они уже до такой степени привыкли теперь пользоваться полнейшей, совсем небывалой, невообразимой деморализацией, охватившей всю Пруссию после Иены, что к крепости Кюстрин подошли просто четыре роты пехотинцев без артиллерии, и командир этого ничтожного отряда потребовал (даже и для виду не приступая к осадным работам) капитуляции крепости. И крепость Кюстрин капитулировала по первому требованию с 4 тысячами прекрасно вооруженного гарнизона, с прекрасной артиллерией, с громадными складами провианта. Эта серия панических, неслыханных в военной истории сдач могучих крепостей без малейшей попытки сопротивления завершилась любопытнейшей историей с Магдебургом, историей, которой Наполеон не сразу поверил, когда ему впервые о ней доложили.
В Магдебурге, единственной еще не сдавшейся и очень сильной первоклассной крепости, являвшейся вместе с тем большим и богатым торговым центром, с огромными складами боеприпасов и продовольствия, с громадной артиллерией, был расположен большой и очень хорошо вооруженный гарнизон в 22 тысячи человек под начальством генерала Клейста. Эти 22 тысячи человек и магдебургская крепость являлись после сдачи Блюхера последним пунктом, где еще оставались вооруженные силы Пруссии. К Магдебургу подошел маршал Ней. От поспешности и уверенности в успехе Ней не потрудился даже взять с собой осадную артиллерию, а захватил лишь три — четыре легкие мортиры. Он предложил Клейсту немедленно капитулировать. Клейст отказался. Тогда маршал Ней велел выстрелить из своих легких мортир. Выстрелы не причинили (и не могли причинить) городу ни малейшего вреда, но этого оказалось достаточным: генерал Клейст со всем своим гарнизоном сдался Нею 8 ноября на капитуляцию, и маршал, войдя в город, нашел там огромные военные запасы и богатые склады разнообразных товаров. Клейст объяснял потом свое поведение тем, что, когда французы выстрелили из мортир, жители очень перепугались и просили его как начальника крепости, не теряя времени, сдать город. Уступая этому желанию, он и капитулировал…»
Вам эта картина ничего не напоминает?
И, обратите внимание, нигде ни одного слова не говорится о том, что причиной этого страшнейшего разгрома, паники и абсолютного разложения прусской армии является некая» гнетущая атмосфера», способствовавшая этому самому поведению прусского офицерства. Сказано просто, честно и открыто. Офицеры бежали, потому что им было страшно. Офицеры потеряли своих солдат, потому что поразило их малодушие. Офицеры сдавались многократно слабейшему неприятелю, потому что рухнула в одночасье вера в силу своей армии и своего государства. Потому и не подчинялись им солдаты, что не было им больше никакого доверия.
Обычная картина небывалого разгрома.
Что здесь загадочного? Что здесь непонятного? Даже при том, что нет здесь в виновниках таких же обстоятельств никакого удобного Сталина.
И чем эти офицеры так уж отличаются от офицеров РККА?
Этим тоже было страшно. Эти тоже бежали впереди своих солдат. Эти тоже потеряли в одночасье веру, которой, скорее всего, никогда и не имели. Полагая ею собственную спесь.
Но разница между ними всё-таки есть.
Об одних сказано было так, как оно и происходило на самом деле.
О других сказано было, что бежали они потому, что мешала им воевать некая» атмосфера». Которая почему-то мешала воевать только и именно им. Но почему-то не мешала воевать другим. Тем, кто действительно хотел воевать за свою Родину.
Вот как сформулировал однажды один из моих оппонентов свои соображения об этой ужасающей атмосфере, созданной сталинскими репрессиями.
«Командиры боялись проявлять инициативу, всё разумное глохло на корню».
«Атмосфера» — вещь эфемерная. Трудноуловимая. Поди теперь докажи, что в боязни этой, заглушавшей разум, виновно что-то более материальное, нежели некая загадочная инфернальная субстанция. Штука, вообще-то, очень удобная для объяснений. Потому что объяснять ничего не надо. Чёрт вроде бы виноват. И всё. И не надо думать.
Но вот в октябре 1941 года дорогу немцам на Москву преградила 316–я стрелковая дивизия генерал — майора Панфилова. Сегодня уже мало кто и представляет, что совершило тогда всего одно это соединение в критические дни обороны Москвы. В лучшем случае, кто-то вспомнит про 28 героев — панфиловцев. А больше обычно никто уже не знает.
Между тем, именно Иван Васильевич Панфилов, для того, чтобы выполнить поставленную ему невыполнимую задачу, пошёл тогда на небывалое для Красной Армии.
Остановить немцев в обычном построении его дивизия не могла. По уставам того времени стрелковому полку (три батальона) полагалось занимать полосу обороны три километра. В стрелковой дивизии имеется девять стрелковых батальонов. Так вот, каждый из его батальонов, вытянутых в тонкую ниточку, занимал рубеж обороны в семь — восемь километров.
Ясно было, что остановить немцев дивизия не сможет.
Тогда генерал Панфилов пошёл на нарушение уставных требований. Он отказался от сплошной линии обороны, выстроив оборону своей дивизии по очаговому принципу. В самых ключевых точках обороны были размещены сильные отряды. Часто это был всё тот же стрелковый батальон, но не растянутый в нить, а собранный компактно. Промежутки между узлами обороны простреливались сильным огнём стрелковых войск и артиллерии. Плюс к этому Панфилов располагал свои узлы обороны, очень удачно используя как слабые, так и сильные стороны местности.