Когда нельзя отступить
Шрифт:
– Влад, привет. Извини, но на полигон поедешь один. У нас, как всегда, возникли проблемы в последний момент. Желаю тебе успеха. Пока.
– Пока, девочка, – ответил я ей, чисто автоматически.
Отказавшись от завтрака, сообщил, что готов ехать, после чего спустился вниз. Перед выходом меня уже ожидал гравикар с двумя сопровождающими. Охранник, сидевший за пультом управления и вчерашний встречающий, сотрудник института, Угерн. Сухо поздоровавшись с медеянами, уселся на заднее сиденье. Разговаривать не хотелось. Состояние внутренней тревоги не отпускало меня. Я попытался отнести ее за счет волнения в ожида-нии эксперимента, но почему-то сам в это верил с трудом. Можно было назвать это предчувствием, но чего?
"Где же этот чертов полигон? Какого хрена…, – не успел я излить свое накопившееся раздражение
Чувство тревоги отодвинувшись, сменилось жгучим любопытством. Мой острый интерес к пространственному переходу легко объяснялся. Слишком много я слышал о нем, слишком много надежд связывали с ним терряне, поневоле заразив меня жгучим интересом к этому чуду. Но то, что я увидел, никак не походило на представляемое в моем воображении место выхода туннеля. Группа из десятка приземистых зданий, находившихся в центре гигантской окружности, да нелепые конструкции, похожие на "обрубки" средневековых башен, высившихся по периметру вдоль этого круга. Не успел я обратиться с вопросом к Унгерну, как случайно брошенный взгляд вверх все прояснил. Отблески, замеченные мною на высоте нескольких десятков метров, дали понять, что полигон накрыт прозрачным колпаком силового поля, а "обрубки" – не что иное, как силовые установки. Пока я крутил головой, наш гравикар сначала резко сбросил скорость, а затем медленно затормозил у кромки еле заметного мерцающего силового щита. Ждать пришлось недолго, навстречу нам из закрытой силовым полем зоны уже несся его брат – близнец. Не успел подлетевший кар затормозить у самой кромки силового поля, как оттуда выпрыгнул охранник с чем-то похожим на металлический чемоданчик. Поставив его на землю, он нажал на нем кнопку, после чего стал сверяться с прибором, закрепленным у него на руке. По истечении минуты он удовлетворительно кивнул сам себе головой, затем, повернувшись к нам, сделал приглашающий жест рукой. Я вопросительно посмотрел на Унгерна, который внимательно наблюдал за действиями охранника по ту сторону поля. Увидев жест, он обернулся ко мне и коротко бросил: – Проход открыт. Иди, террянин.
При пересечении линии защитного поля что-то неожиданно коснулось моего сознания.
Ощущение было похоже на сообщение. Оно было знакомым. Это как в толпе случайно встречается лицо человека, которого ты когда-то знал, но столь давно, что успел забыть о нем напрочь. Начинаешь лихорадочно вспоминать, кто это был, но в следующий момент некогда знакомый исчезает из виду, и несколько минут спустя ты снова забываешь о нем, занятый своими мыслями. Нечто подобное произошло сейчас и со мной. Пытаясь понять, что несло с собой непонятное ощущение, я очнулся только тогда, когда кар остановился у приземистого здания, похожего на врытый в землю гигантский дзот. Сходство было настолько сильным, что я невольно глазами поискал в нем амбразуры, но помимо двери, глубоко утопленной в мощные стены, ничего похожего не наблюдалось. Только я сделал шаг в ее направлении, как она легко ушла в сторону, открыв стоявшего за ней охранника с рукой, лежащей на открытой кобуре излучателя. Оглядев меня с ног до головы тяжелым и цепким взглядом, после чего нехотя сдвинулся в сторону. Я уже был готов войти, как неожиданно остановился на пороге и бросил взгляд на небо. От его сине-лилового оттенка вдруг защемило сердце, словно я прощался с кем-то родным и близким. Задержка была тут же прервана охранником, понявшим ее по своему, как нерешительность: – Все правильно. Вас ждут. Идите прямо по коридору.
– Раз ждут, надо идти, – с этими словами я перешагнул через свою непонятную тревогу, так же, как через порог.
Пройдя еще один пост, оказался перед другой массивной дверью, которая, как я понял, играла роль последней линии обороны в этом "дзоте". Перед ней мне пришлось постоять с минуту, пока меня опознавали, но, в конце концов, и она ушла в стену, открыв вид на зал с колоннами, в древнегреческом стиле. Правда, впечатление продержалось не более пары секунд, как только я разглядел, что это не колонны, а прозрачные трубы, в которых лениво плавало что-то наподобие белесого тумана. Сделав несколько шагов, остановился перед первой трубой – колонной и стал с интересом ее разглядывать. От этого занятия меня отвлек голос, неожиданно раздавшийся у меня за спиной.
– Привет тебе, террянин.
Я развернулся к нему: – Привет.
Стандартный облик медеянина, за исключением белой униформы и оценивающего взгляда врача, пытающегося понять, с какой болезнью пришел к нему пациент, но уже в следующую секунду в его глазах мелькнуло удивление. Подобную оценку своей атлетической фигуры я уже не раз видел в глазах медеян, после чего его лицо приняло обычное при виде террян тщательно скрываемое выражение неприязни.
"Как же они сильно террян не любят. Прямо национальная неприязнь".
Даже его голос, потеряв все человеческие оттенки, зазвучал сухо и официально: – Я ваш врач – консультант на время проведения эксперимента. Идите за мной.
Пройдя два десятка шагов, мы оказались на пороге комнаты – лаборатории, где треть ее объема занимал сложный агрегат и подобие кресла, связанные между собой целым рядом различных кабелей и проводов.
– Это наш анализатор, – в голосе медика звучала гордость. – Совершеннейшее чудо на-шей медицинской техники. Наша гордость! Он нам подскажет наилучший режим вашей защиты.
– Защиты от чего? – при этом слове я невольно насторожился.
– Не волнуйтесь. Мы говорим о защите от воздействия внешнего мира. Не более того, – сейчас его голос был снисходительно – поучающим, как у лектора, увлеченного своим предметом, после чего усадил меня в кресло, опутав при этом всевозможными датчиками. Затем он начал жать на кнопки и изучать разноцветные карточки, выдаваемые ему анализатором. Вдруг неожиданно вскочил, и начал бегать по комнате, что-то бормоча про себя. Потом снова уселся, но теперь уже начал просматривать какие-то таблицы. Суетливое поведение медика вызвало у меня вполне обоснованное беспокойство. Неужели и этот нашел во мне что-то аномальное?
"Не желаю переезжать из одного мира к другому в качестве подопытной крысы! Даже за бабки! А, кроме того…".
Но развить мысль мне не дали. Врач, подойдя ко мне, начал быстро и ловко снимать с меня датчики – присоски.
– Все отлично. И даже сверх того. Теперь вставайте, одевайтесь и идите за мной.
Я облегченно вздохнул. Ничего не нашел!
Следующим помещением, куда мы пришли, была большая комната, где стоял аппарат, весьма похожий на саркофаг. За его технологической консолью сейчас трудился еще один медеянин. Врач, подведя меня к "саркофагу", предложил мне полностью раздеться и лечь на покрытое мягким, губчатым материалом, ложе. Не успел я на нем устроиться, как надо мной возникло меднокожее лицо врача: – Не волнуйтесь. Ничего страшного с вами не произойдет. Эта установка называется "камерой абсолюта". Суть эксперимента заключается в том, чтобы отсечь тактильные, визуальные и акустические проявления, являющиеся раздражителями нашего мозга, создать своеобразный щит от внешнего мира. Таким образом мы надеемся выявить вашу возможную взаимосвязь с потоком сбалансированной энергоматерии.
Не успел я осмыслить сказанное, как лицо исчезло, а вместо него на меня надвинулась сфера темного стекла, полностью отгородившая меня от внешнего мира, а еще через мгновение по ней забегали веселые фиолетовые искорки, гася мое сознание.
Очнулся я так же легко, как и потерял сознание. Овладевшее мною чувство полной расслабленности прямо распластало меня. Хотелось лежать так вечно. Я наслаждался бездумным спокойствием, пока надо мной не склонилась лицо ученого-медика. И сразу последовал неизменный для всех врачей, вопрос: – Как вы себя чувствуете?
– Норма, – с трудом собрав мысли в кучку, ответил я.
– А у нас, – продолжил медик, – полный ноль. Как и следовало ожидать. Так что, живи-те спокойно.
Чувство апатии не только не хотело отпускать меня, а наоборот, казалось, что она еще больше усиливается. Мозг не хотел ничего фиксировать. Ответ прошел вскользь моего сознания. Медеянин видимо знавший, что со мной происходит, сначала слегка потряс меня за плечи, потом довольно резко и категорично заявил: – Не расслабляться. Соберитесь. Это идет защитная реакция вашего мозга на внешние раздражители после его полной изоляции.