Когда открываются тайны (Дзержинцы)

Сергеев Петр Тихонович

— Было б что в землю кидать — и сами посеяли бы, — заговорил крестьянин в рваной шинели с двумя «георгиями» на груди. Он заковылял к столу, прихрамывая, но, стукнувшись деревянной ногой о ножку скамьи, остановился, виновато глядя на свое убожество.

— Мужики, хозяин я был или мот?

До войны с немцами крестьянин Лука Авдеенко имел свое хозяйство: пару лошадей, корову и птицу. Вернулся калекой. Жена померла, двор беляки спалили. Двое сирот у соседки приютились, тятьку с войны дожидали.

— Кто воевал, а кто богател! — неистово взмахнул жилистым кулаком бедняк с «георгиями». — У кулака все есть, он лучший клин посеет, да нашими руками и соберет. Так я говорю?

— Вы говорите верно, — ответил Варич, — только борьба с кулаком, как и со спекулянтом, должна вестись организованно, через комитеты незаможных селян.

— В комбеде у нас подкулачники сидят, — закричали с места сразу двое. — Супротив их никто не встанет.

— Верно! Демьян Лихошей кулаками куплен...

Сидевший на задней скамье мужик с окладистой бородой поднялся, смело взглянул в лицо Варичу:

— Миром меня выбирали, а теперь понапраслину возводят.

— Сегодня переизберем председателя комбеда, ежели не в нашу сторону тянет, — как можно спокойнее заявил Варич. Руки его от негодования и нервного напряжения крепко вцепились в край стола. Глаза гневно смотрели в упор на Лихошея, предавшего интересы односельчан. Секретарь закашлялся, в наступившей тишине было слышно его тяжелое частое дыхание. Глядя на этого простого рабочего, перенесшего много лет каторжной тюрьмы, на его усталое бледное лицо, люди не могли не почувствовать в нем своего, близкого им человека.

Варич отдышался, поправил нависшую на висок жиденькую прядь волос и спокойно стал рассказывать о новом ленинском плане, по которому отменят продразверстку. Все, что останется в крестьянском хозяйстве после уплаты налога, считается незыблемой собственностью. Торгуй или меняй — твое дело! Свой план товарищ Ленин вынесет на обсуждение партийного съезда.

Варич рассказал крестьянам все, что слышал сам во время недавней поездки в Москву.

— Товарищ секретарь, а ты Ленина видел, говорил с ним? — вдруг спросил подросток в большом отцовском картузе. Взрослые не осадили паренька, очевидно, сами были не прочь послушать о Ленине.

Варичу пришлось рассказать крестьянам о своей последней встрече с Ильичом.

Дед Егор так прокомментировал выступление Варича:

— Ишь ты... Значит, думает Ленин и о нас там...

Секретарь выждал, когда стихнут одобрительные хлопки и перешел к международному положению Советской Республики.

Никто не заметил, как два человека, все время стоявшие в проходе, попятились и вышли на улицу. Осторожно ступая след в след по свежему снежку, они свернули в узкий переулок. Впереди шел широкоплечий мужик в дубленом полушубке, за ним, воровато озираясь по сторонам, прихрамывал высокий парень, горбясь от студеного встречного ветра.

Сквозь узкую щель облаков блеснул лунный свет. Высокий, остановившись, недовольно спросил:

— Чегой-то ты зубами стучишь? Ай из бани голяком выскочил?

— Как бы мужики наши в кусты не сыграли, — отведя глаза в сторону, прошептал тот, что в полушубке, — уж больно складно мозги им вправляет этот чахотошный...

Молодой резко выпрямился, блеснув глазами:

— Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела...

Они подошли к каменной изгороди, тихо открыли железную калитку. Тропка меж густых подстриженных кустов привела их в домик, стоявший рядом с церковью.

Вертлявый попик, одетый в женскую кацавейку поверх ризы, встретил их на крыльце, провел в светлицу. Кивнув на сидевшего за столом человека в синих военных брюках и начищенных сапогах, поп тихо сказал:

— Адъютант атамана вас ждет.

Адъютант о чем-то думал. Он лишь краем глаза посмотрел на вошедших и, схватив стакан со стола, приподнял его на уровень глаз, мысленно чокаясь с вошедшими. Медленно опустошив стакан, приложил кусок хлеба к широкому мясистому носу и хрипло распорядился:

— Поехали.

Во дворе поповского дома стояла пара жеребцов, запряженных в тачанку. Попик проводил всех троих во двор, помог пьяному адъютанту взобраться на тачанку и распахнул ворота:

— Благослови, господи! — прошептал попик вслед и, довольный, потер руки, глядя, как бесшумно нырнула в темноту тачанка.

* * *

Сам атаман Иванов был в это время в другом селе. Он развалился на лавке под образами, рассматривая военную карту района и, казалось, не слушал приехавших мужиков. Первая разведка уже донесла ему в мельчайших подробностях: сколько прибыло из города людей в Большую Александровку, какое у них оружие, где расквартированы. И сейчас, уточняя в деталях план задуманной операции, он тщательно взвешивал каждый шаг.

Иванов самодовольно улыбнулся: две недели неотступной слежки за секретарем укома, наконец, завершаются успехом. На рассвете и этот будет в его руках?

Вдруг Иванов вскочил, будто ужаленный:

— Тягнырядно!

Широкоплечий мужик, преданно глядя в лицо Иванова, поднялся с лавки.

— Цыганку помнишь? Найти ее, надо, сучью дочь, живую или мертвую. Бери лошадей, бричку и — в Херсон! Адреса старые, документы и деньги получишь у епископа. Слышишь, цыганка может нам напакостить... У-у, стерва! — потряс он над головой Тягнырядно плеткой.

* * *

Олекса Вакуленко, наконец, закрыл собрание. Пели петухи, но люди не спешили расходиться.

— Ночевать ко мне пойдем, — несмело, но настойчиво заявил дед Егор, бочком подходя к приезжим. — Бабка уже, небось, взбодрила самоваришко...

Над селом нависла черная беззвездная ночь. Ее торжественную тишину нарушали лишь шаги вышедших из школьного здания людей.

Варич тронул Вакуленко за рукав, вопросительно кивнув на деда.

— У него просторно, — отозвался Вакуленко, — только про охрану забывать нельзя...