Когда открываются тайны (Дзержинцы)
Шрифт:
В подвале, где произошел взрыв, никого не оказалось. Арестованные в это время чистили госпитальные дворы.
В тот день это был единственный взрыв в городе, единственный отголосок тайной войны, не прекращавшейся ни днем, ни ночью.
Девушки-комсомолки ушли в степь далеко за маячный курган. Травы были после росного утра еще влажными у корневищ.
За курганом открывался вид на лиман. Остро пахло тмином, скромно сверкала бледными бутончиками лекарственная дымянка, чуть возвышаясь над кустами дикой ромашки, пестрели стебли зверобоя — лекарственной травы от «девяноста девяти болезней»... Любочке удалось разыскать даже корневища лапчатой дубровки, или, как ее называют на Херсонщине, «курячого зилля» — для исцеления кишечных болезней.
Девушки дружно поработали до обеда. До чего богата степь на Украине! Недаром сюда в старые времена толпами шли знахари и монашки, выискивая бессмертник и коренья оконника, на котором настаивали зелье против легочной немощи.
Глаза девушек притомились глядеть на цветы. Они сели плести венки, то и дело примеряя их, выхваляясь друг перед дружкой. Потом принялись варить кондер.
— Мне кажется, что такого неба, как в степи под Херсоном, на всей земле нет, — мечтательно произнесла Любочка, когда подруги поели и улеглись на траву отдыхать.
Гибкая в талии, с лицом, усыпанным мелким золотом веснушек, комсорг табачной фабрики Марийка Бойко первой отозвалась на голос Любочки:
— Да. Я все смотрю вон на то облако... Правда, девоньки, оно на коня похоже? И мне хочется сесть на этого коня и ускакать по небу далеко-далеко, где много всякого ситца на платья, где белого хлеба, как на базаре, и где каждый день танцуют под духовой оркестр... А что тебе хотелось бы, если бы наши желания, словно по щучьему велению, вдруг исполняться начали? — внезапно спросила Любочку Марийка.
Любочка ответила не сразу, задохнувшись от волнения, вдруг нахлынувшего в душу теплой волной. В последнее время она часто думала о Сергее Петровиче. Это была ее самая сокровенная тайна. Но задушевный тон подруги растрогал ее, не хотелось кривить душой:
— Я хотела бы, чтобы ко мне каждый день... хоть во сне, являлся молодой и красивый... юноша и говорил мне о любви...
— Ой, как мне тоже хочется любви! — вдруг согласилась и Марийка, позабыв про облако, похожее на коня. — Только наши парни какие-то грубые, неласковые.
— А мне нравится Грицюк! — заступилась за парней Любочка. — Он не такой, как все. Хороший.
— Да, Грицюк симпатичный, — вздохнула Марийка и смолкла. В глазах девушки засветились ревнивые огоньки.
Марийка поскучнела, даже отвернулась от подруги, задумчиво обхватив руками обнаженные колени. Она глядела куда-то в степь, за реку. Со стороны Днепра неслись звуки гармоники, душевно тянул молодой тенорок: «Эх, яблочко, куда котишься...»
Вдруг девушки услышали конский топот. По степи, приближаясь к ним, во весь опор неслись две тачанки с музыкантами. Начищенные трубы блестели.
Музыканты издали увидели отдыхающих девушек и порадовали внезапным вальсом.
— Твои мечты насчет оркестра уже сбываются! — весело заметила Любочка, отчаянно махая косынкой над головой.
— И твои — насчет красивого парня, — едко заметила Марийка, разглядев среди музыкантов Сергея Петровича.
Любочка ойкнула, узнав Бородина, побежала за курган. Но путь ей отрезала тачанка, лихо обогнувшая курган с другой стороны.
Куда девалась усталость! Девушки быстро приводили в порядок одежду, взбивали непослушные локоны, приглаживали брови. Единственное круглое зеркальце, с которым Марийка никогда не расставалась, переходило из рук в руки.
...Звуки оркестра всколыхнули разомлевшую от зноя степь, ворвались в трепетные девичьи души.
Пары весело кружились в танце на ковре сочных степных трав. На головах танцующих пестрели нарядные венки.
Сергей Петрович, два моряка из Особого отдела, секретарь комитета комсомола Ваня Филиппов и все остальные, кто был свободен от игры на инструментах, выбирали себе напарниц и заходили в круг. Девушки, кому не досталось кавалеров, тоже не унывали.
Музыканты сидели у подножья кургана, разложив ноты на траве. Играли не в лад, без дирижера, но никто не думал их упрекать.
На другом берегу комсомольцы затеяли хоровод. Чтобы не отстать от них, Марийка, улучив паузу в игре оркестрантов, вдруг затянула песню. Голос у нее был чистый, родниковый, с переливами.
Сергей Петрович, Любочка, Филиппов, а за ними все остальные подтянули:
Как родная меня мать провожала...Бойцы, привыкшие маршировать под эту песню, дружно грянули басом, хотя здесь как раз требовались девичьи полоса:
Ах, куда ты, паренек, ах, куда ты...Потом все взялись за руки, образовав широкий круг. На середину вышла Любочка, изображавшая «перепелочку».
На склоне дня комсомольцев навестили городские руководители, представители армии. Решили провести митинг.
На тачанку взобрался секретарь укома партии Юрий Халецкий. Против обычая он был одет в косоворотку из крапчатого ситца и чувствовал себя в обновке смущенно, словно жених на свадьбе.
— Товарищи! — Сегодня пасха, — улыбчиво начал он, — но мы, творцы нового мира, празднуем свой день труда и борьбы. Мы на земле построим себе райскую жизнь...
Секретарь укома поздравил комсомольцев с трудовой победой в честь Первого мая и предоставил слово молодой работнице Катерине Чумаченко с фабрики Лермана. Та звонким, приятным голосом прочитала антирелигиозное стихотворение Демьяна Бедного:
Слепых, скорбящих душ слепое упоенье, Ты в муках создало скорбящий лик Христа...Катерине дружно аплодировали.
Желающих выступить оказалось много. Пришлось выбирать ведущего программу импровизированного концерта. Выбрали Грицюка.