Когда открываются тайны (Дзержинцы)
Шрифт:
После изгнания барона Врангеля из Крыма на Черноморском побережье не оставалось человека более свирепого, чем епископ Прокопий.
Епископ чувствовал, что города Черноморского побережья уходят из-под его влияния. Кто-то всесильный неумолимо накручивает четко действующую пружину в обратную его замыслам сторону. Принятые чрезвычайные меры по ликвидации банды Иванова заставили епископа притихнуть, сжаться, превратиться в слух и зрение, искать новых форм борьбы с «сатанинской властью».
Прокопий часто ловил себя на мысли, что подготовка к беседам с агентами, организация диверсионных вылазок, отнимают у него больше времени, чем церковная служба. В его устах чаще звучало слово «убий», чем церковное «не убий». Между тем, он вынужден был часто произносить эти два взаимоисключающие слова. Иначе он не был бы самим собою.
Ему не один раз доносили, что за домом установлена слежка. Рискуя священным саном, его преосвященство подчас подбирал в условленном месте связных и в собственной карете привозил их домой. Зоркие глаза притаившихся в палисаднике служниц замечали, что за обителью следят, и докладывали Прокопию о своих наблюдениях. Отец Николай вынужден был перенести радиопередатчик в монастырь, и сам часто пользовался одеждой черниц, чтобы проникнуть в дом его преосвященства и не привести за собой «хвоста».
Епископ все больше проникался уважением к этому матерому служаке, каждодневно меняющему свою личину.
...Возвратившись из церкви, епископ застал отца Николая в своих покоях. Он устало опустился в кресло. По карте, разостланной у подножия Христового распятия, отец Николай уточнил координаты квадрата, куда полковник Демидов распорядился вызвать подводную лодку.
— Бежит — туда и дорога, — епископ притворно зевнул, — агентов нам передаст или сам возвратится с новыми инструкциями?
— Дочь свою выкрасть хочет, — многозначительно подмигнул отец Николай. — Выходит, что покидает дом свой.
— Скатертью дорога! — с досадой повторил епископ, опускаясь в кресло. — А людишек его надо бы прибрать к рукам.
— Бородин их приберет потихоньку, — угрюмо пошутил отец Николай. — Князь Додиани пропал без вести. Поручик Смолянинов взят при попытке взорвать склад с боеприпасами, начальник милиции, то бишь, ротмистр Турченко, разоружен в своем кабинете...
— А этот на чем попался?
— Переусердствовал, ваше преосвященство: начал сокрушать иконы в крестьянских избах.
— Умно придумано, но исполнялось без меры, — сожалеючи, заметил Прокопий, делая привычным жестом крестное знамение, в душе благословляя этот ход конем в борьбе с Советской властью. — Дураки нам не помогут в этой тяжбе с сатаною.
Они оба с минуту помолчали, думая каждый о своем. Отец Николай подошел к окну и, прислушиваясь к отдаленному говору колоколов, еще плотнее задернул штору. Потом тихо спросил:
— Не пора ли убрать Бородина? Слишком он выпустил свои коготки. Того и гляди нагрянет в дом вашего преосвященства с обыском...
— У гидры на месте одной отрубленной головы вырастают две...
— Я лично мог бы выполнить такое ваше повеление, если вы разрешите мне потом уйти с Демидовым, — настоятельно внушал епископу эту главную для него мысль отец Николай.
— Есть более почетная миссия, — глухо отозвался епископ. — На днях в город прибывает сам Дзержинский... Но и в этом случае я не стал бы рисковать вашей головой.
Отец Николай резко повернулся и подошел к столу.
— Дзержинский произведет в наших рядах опустошение!.. Как вы можете спокойно говорить о его приезде?
— Мне он не кажется таким страшным, — глядя в перекошенное от испуга лицо отца Николая, заявил епископ. — При всей многозначительности вашей персоны, большевистский нарком не поехал бы ради вас в Херсон из столицы...
— Он мог поехать и ради вас, — нервно отпарировал отец. Николай. — Ведь вместе с вами десятки церквей и монастырей. Все это не так уж мало даже для чрезвычайного комиссара.
— Если решил плыть против течения, не опускай весел своих, — наставительно изрек епископ, согрев отца Николая неожиданной улыбкой.
Прокопий приподнял угол скатерти и ловким движением руки выдвинул узенький ящик. Через несколько секунд перед отцом Николаем лежал продолговатый листок, на котором четким почерком было написано:
«Выписка из протокола
объединенного заседания Белозерского волисполкома, сельисполкома, комнезаможей волостного и сельского, волостной крестьянской инспекции и волземотдела.
Мы, нижеподписавшиеся, свидетельствуем, что Благовещенский женский монастырь, как нам известно, уже много лет. существует на свои собственные средства и без наемного труда образцово обрабатывает свои поля, а потому волостная объединенная комиссия в лице собравшихся ходатайствует перед губземотделом дать возможность обитателям монастыря обрабатывать землю на артельных началах. Комиссия надеется, что эта артель будет служить примером как селянству, так и другим артелям, со своей стороны волость приложит максимум, усилий для поддержания и развития артели...»
Далее следовали подписи волостных и сельских руководителей.
— Такой ход доставил бы честь любому политическому стратегу! — с восторгом заметил отец Николай. — Но... могут догадаться, что церкви, как и монастыри, ленинским законом отделены от государства.
— Бог не выдаст — свинья не съест, — настраиваясь на иронию, заметил Прокопий. — Эта бумага подписана не Ефросиньей-черницей, а волостным представителем власти. К тому же большевики хотят спасти массы от религии. Им должна понравиться идея белозерского Совета: из монастыря сделать коммуну. В артелях и коммунах Ленин видит будущее России.
— Значит, сами идем навстречу большевикам?.. — Отец Николай даже сделал нетерпеливый жест рукой.
— Кто хочет победить, тот должен сам идти на сближение с врагом, — непререкаемым тоном полководца закончил епископ Прокопий.
Любочка подъезжала к Благовещенскому монастырю в сумерки. Здесь у нее должна сегодня состояться встреча с отцом. «Отец! Какое это теплое, сердечное слово! От него веет мужской заботой, скуповатой на слова, но бесконечно щедрой душевной родительской лаской...»