Когда пируют львы
Шрифт:
Зверь был мертв. Нож выскользнул из рук, и Шон коснулся порезов на ноге. Кровь темно-красная, густая, как патока, и ее много. Шон смотрел в темный туннель. Ноги были страшно далеко, это не его ноги.
– Гарри! – прошептал он. – Гарри, о Боже! Прости! Я не хотел. Я поскользнулся, правда, поскользнулся.
Туннель закрылся, ног не осталось, была только тьма. Время стало текучим, весь мир стал текучим, он струился в темноте. Солнце потемнело, и только боль оставалась постоянной, устойчивой, как скала в волнующемся море. Шон с трудом различил в темноте лицо Катрины. Он хотел сказать ей, как ему жаль. Хотел объяснить, что это была случайность, но помешала боль. Катрина плакала. Он знал, что она поймет, и потому снова погрузился
– Уходи, я знаю, кто ты! – закричал он на нее. – Это не мой ребенок!
И тварь вновь превратилась в пар и вернулась к нему, что-то бормоча, на цепи, которая, утончаясь, выходила из серого туманного рта, а вместе с ней пришел ужас. Шон сжался и закрыл лицо, цепляясь за боль, потому что только боль была реальной и устойчивой.
Но потом, спустя тысячу лет, море замерзло, и он пошел по нему, и куда бы ни посмотрел, везде тянулся белый лед. На льду было ужасно холодно и одиноко. Поднялся легкий ветер, холодный легкий ветер, ветер что-то шептал надо льдом, шепот его был печален, и Шон продолжал держаться за боль, не отпускал ее от себя, потому что ему было одиноко и только боль была реальна. Вокруг по льду стали двигаться другие фигуры, темные фигуры. Они все стремились в одну сторону, окружая его, толкая, таща с собой, и он потерял свою боль, утратил ее в этой отчаянной толчее.
Хотя у этих фигур не было лиц, некоторые из них плакали, другие смеялись, и все стремились вперед, пока не пришли к месту, где лед перед ними расколола пропасть. Пропасть была глубокой и широкой, стены ее вначале были белыми, потом становились светло-зелеными, почти голубыми и наконец терялись в абсолютной черноте. Одни фигуры радостно бросались в эту пропасть; другие цеплялись за ее края, и лица их были искажены страхом, но все новые устало погружались в пустоту, как странники в конце долгого пути. Увидев пропасть, Шон изо всех сил начал пробиваться назад сквозь толпу, которая увлекала его вперед, тащила на край пропасти, и вот уже его ноги заскользили на краю. Он вцепился в скользкий лед. Сопротивлялся, кричал, а темная пропасть втягивала его ноги.
Потом он спокойно лежал, пропасть закрылась, и он остался один. Он устал, измучился и ужасно устал. Закрыл глаза, и боль вернулась, отбивая негромкий ритм в ноге.
Шон открыл глаза и увидел лицо Катрины. Она была бледна, под огромными глазами – темные круги. Он попытался поднять руку и коснуться ее лица, но не мог пошевелиться.
– Катрина, – прошептал он. И увидел, что ее глаза позеленели от удивления и счастья.
– О, слава богу! Ты вернулся.
Шон повернул голову и посмотрел на брезентовую крышу фургона.
– Сколько? – спросил он. Голос его прозвучал еле слышно.
– Пять дней. Молчи, пожалуйста, молчи.
Шон закрыл глаза. Он устал и сразу уснул.
Глава 19
Когда он проснулся, Катрина вымыла его. Мбежане помогал поднимать его и поворачивать, его большие руки с розовыми ладонями осторожно прикасались к ноге. С Шона смыли запах болезни и сменили ему одежду. Он смотрел на хлопочущую Катрину, и всякий раз, как они встречались взглядами, они улыбались друг другу. Однажды к нему настолько вернулись силы, что он спросил Мбежане:
– Где ты был, когда я в тебе нуждался?
– Спал на солнце, как старуха, – полунасмешливо-полувиновато ответил Мбежане.
Катрина принесла еду, и, почувствовав ее запах, Шон понял, что голоден. Он съел все и опять уснул.
В
– Шон, убери отсюда это чудовище, я только что выстирала одеяла!
Воришка прижался к постели и спрятал голову под мышкой у Шона.
– Все в порядке, он чистый, – защитил его Шон.
– От него пахнет.
– Вовсе нет. – Шон принюхался. – Ну, не очень.
– Ах вы!..
Катрина подложила ему под голову подушку и занялась ногой.
– Больно?
– Ничего-ничего, – заверил ее Шон.
Воришка полз по постели, пока не добрался до подушки.
В медленном течении дней тело Шона выздоравливало, к нему возвращались силы. Подвижный воздух под крышей навеса подсушил раны на груди и ноге, хотя было ясно, что останутся шрамы. Утром после завтрака Шон созвал к своему ложу весь свой двор. Катрина устроилась на краю постели, а слуги расселись вокруг на корточках. Сначала поговорили о домашних делах, о здоровье быков, называя каждого по имени, обсудили их глаза, копыта и животы. Порвался брезент на одном фургоне. У единственной оставшейся в живых суки началась течка – готов ли Воришка к своей работе? Надо возобновить запасы мяса – может, нкозикази позже в этот же день возьмет ружье?
Хлуби поймал в первую же ловушку четверых усачей, и дальше разговор пошел о буше. За первым поворотом реки лев убил буйвола, отсюда видна стая стервятников. Ночью в миле выше по течению на водопой приходило стадо слонов, в основном самки. Все это подробно обсуждалось собравшимися. Каждый мог высказать свое мнение или возразить против мнения, с которым не согласен. Когда все высказались, Шон раздал задания на день, и слуги разошлись. И они с Катриной остались наедине.
Из-под навеса они видели ширь реки, крокодилов, лежащих на белом песке, и зимородков, ныряющих на отмелях. Они сидели рядышком и говорили о своей будущей ферме. Шон будет выращивать виноград и растить лошадей, а Катрина – заниматься курами. К следующему сезону дождей они заполнят все фургоны; еще одна поездка, и им хватит на покупку фермы.
Катрина держала его в постели еще долго после того, как он достаточно окреп, чтобы вставать. Она баловала его, и Шону это нравилось. Он бессовестно, как мужчина, принимал ее заботу и даже чуть преувеличивал серьезность своих ран. Наконец очень неохотно Катрина разрешила ему встать. Он еще неделю оставался в лагере, пока не перестал хромать, но однажды вечером взял ружье и вместе с Мбежане отправился за свежим мясом. Шли они медленно, Шон щадил ногу, и совсем близко от лагеря им удалось подстрелить антилопу канну. Шон уселся под деревом хисаса и закурил сигару, а Мбежане вернулся в лагерь за слугами, чтобы перенести мясо. Шон наблюдал, как они разделывают тушу; на мясе был слой желтого жира. Тушу понесли в лагерь на палках, по два человека на палку, а когда вернулись в лагерь, Шон застал Катрину в непостижимом настроении. Когда он разговаривал с ней за ужином, она отвечала словно издалека, а потом, у костра, сидела отчужденная. Она была очень красива, и Шон удивился и был слегка раздосадован. Наконец он встал.
– Пора спать. Я провожу тебя в твой фургон.
– Иди. Я посижу еще немного.
Шон колебался.
– Что-то случилось?
– Нет! – быстро ответила она. – Нет. Со мной все в порядке. Иди ложись.
Он поцеловал ее в щеку.
– Если я тебе понадоблюсь, я близко. Спокойной ночи, спи спокойно.
Он выпрямился.
– Пошли, Воришка. Пора баиньки.
– Оставь Воришку со мной, пожалуйста.
Катрина схватила собаку за загривок и удержала.
– Но почему?