Когда рухнет плотина
Шрифт:
– Ну конечно, мы с вами максималисты. Нам с вами сразу светлый рай подавай. Но вы забыли, что жить приходится в стране, где народ за семьдесят лет привык к безделью, где коммунисты разрушили всякую мораль, не привив взамен никакой другой, и вполне логично, что этот вакуум оказался заполнен единственной моралью: главное в жизни - деньги. Отсюда и чудовищное взяточничество, и рэкет, и вымогательство. Если пол-страны занимается паразитированием на неокрепших рыночных структурах, возможна ли нормально функционирующая экономика? Так и будем жить на помойке, пока не научимся поддерживать предпринимателя.
– То есть жулика, - сказал Женька.
– У нас в стране невозможно заработать деньги честным путем.
– Ну да, какой менталитет всю жизнь в себе культивировали, таким и приходится пользоваться. Мы сами вынуждаем предпринимателей к воровству,
– Какая разница!
– махнул рукой Женька.
– Все равно это другой мир, нам недоступный. Как подумаешь, какие деньги там крутятся, так невольно задаешься вопросом: а есть ли они вообще? Какой-то дутый весь этот бизнес.
– Вот мы, русские люди, в своем амплуа - взяли с запада все худшее, присобачили родную советскую бюрократию и получили дикий рынок, которым детей пугают. Настоящего рынка никто в глаза не видел, а уже кричат: "Хватит! Не хотим! Не надо!" Еще бы, если на шее сидит любимое государство во всеми заводами-пароходами нерентабельными, да ещё братва, да ещё чиновный рэкет, никто ни хрена производить не будет. Работать никто не хочет, а жить "как все" хотят. Теперь, если ты человек, у тебя и джакузи должна быть, и на Кипр летом. Вот и хапают где только можно.
– А в первую очередь - эти ваши демократы.
– Нечего их демократами называть. Жулики есть жулики, какими бы их убеждения ни были. При коммунистах мало воровали? А они сами? Все эти левые депутаты! Радетели о народном благе! Только и знают, что себе оклады повышать. Что делать, если социализм семьдесят лет обрубал всех, кто высовывается? Ну нет честных и толковых людей, чтобы страной управлять.
Спор прервало появление Ирки. Она некоторое время назад уже незаметно прокралась за нашими спинами, завернувшись в полотенце, в комнату, а сейчас вышла совершенно ослепительная, одетая в вечернее платье. Я такого у неё ещё не видел - в том же стиле, что и её новая прическа, почти полностью обнажающее спину, и с разрезом юбки чуть не до талии. Я, хоть был в костюме и при галстуке, рядом с ней почувствовал себя полным мужланом. Ирина была настолько неуместна в коридоре обшарпанной квартиры, что казалось, сейчас природа не выдержит этого безобразия, и либо её шикарный наряд превратится в лохмотья, либо стены рухнут. Я поспешно нацепил на неё плащ и потащил на улицу.
7.
Я повел жену в ресторан "Даурия" на улице Щетинкина (в любом сибирском городе найдется улица имени этого вездесущего партизана). Это был средней руки ресторан, не слишком пижонский и вполне уютный. Несмотря на то, что раньше я сюда заходил только пару раз, швейцар меня помнил. Мы выбрали столик подальше от входа, около скрытого шторой окна. Зал был заполнен наполовину, оркестр играл что-то интимно-умиротворенное. Приглушенный свет, казалось, ещё сильнее поглощался дубовыми панелями и темными скатертями на столах. Официант зажег свечку в склянке.
Ирина выбрала в меню куриные ножки, фаршированные грибами. К ним взяли кьянти. Но не успели принести заказ, как уютная тишина кончилась. В ресторан ввалилась целая толпа шумных личностей, среди которых я увидел Наталью Баснословову, светлоярскую поп-звезду. Все были возбуждены, веселы, и из их реплик я понял, что назначенный на вечер эстрадный концерт в поддержку Орла на площади 400-летия Светлоярска все-таки состоялся, и артисты изрядно развлеклись, выступая под снегопадом.
Они разместились в центре ресторана за несколькими сдвинутыми вместе столиками. На пятачке перед эстрадой появились танцующие. Ирка, вероятно, была не прочь к ним присоединиться, но я не рисковал её приглашать, чтобы не позорить себя и ее: умение танцевать не входит в число моих талантов. Неожиданно в зале появились ещё одно знакомое лицо, но я никак не мог понять - это тот самый телохранитель Дельфинова со смазливой рожей, или кто-то другой, уж больно типичная у него была внешность: молодой хлыщ, клубный завсегдатай, строящий свою жизнь по рецептам "ОМа" и прочих глянцевых журналов. Сомнений прибавляло то, что сейчас он был один. Ничем не выдавая, что знает меня, он уселся за свободный столик наискосок от нас, откуда мог наблюдать и за входом, и за нами. Он заказал ужин, начал есть... Потом я на несколько минут отвлекся, а когда снова вспомнил про него, он стоял в дверях и разговаривал с двумя людьми. Один из них был Дельфинов. Другого я не знал и не мог толком разглядеть в слабом свете, но когда я, обернувшись, наблюдал за ними, его глаза внезапно
– Потанцуем, не против?
Она подняла на меня глаза. Мне все это очень не понравилось, но я, как воспитанный человек, только пожал плечами. Ирина встала, подала ему обнаженную руку, он вывел её на середину опустевшего пространства - и оркестр заиграл танго.
Ее прическа, её платье - как раз это и могло навести на мысль заказать музыкантам танго, но откуда светлоярской мафии известно, что она умеет его танцевать? Или за мной так пристально следили, что знали, кто моя жена, знали, что она профессиональная, хоть и малоизвестная, актриса, а что ещё они знали? Молодой человек, вероятно, занимался бальными танцами до того, как податься в братву. Они танцевали превосходно - пробежка по направлению двух сжимающих друг друга вытянутых рук, резкий разворот, кавалер эффектно нависает над дамой, выгнувшейся затылком к полу, его губы замирают в сантиметре от её губ, и мелодия после этой завораживающей паузы продолжается едва ли не маршевым ритмом, который умеряет нежная синтезаторная скрипка, вдруг взрывающаяся пируэтами, закрученными наподобие скрипичного ключа. Именно такой в глазах выскочек-плебеев была великосветская жизнь с её утрированно-пышными страстями и трагедиями. Все эти показные чувства были искусственными, но кто может сказать, где кончается искусство и начинается жизнь? И всякий раз, как наступал очередной драматический момент танца, когда голая нога Ирины и тело замирали параллельно полу, я воображал, что эта имитация бурной страсти закончится настоящим выстрелом или ударом ножа, и готов был броситься, чтобы отобрать Ирку у этого опасного субъекта. Музыка то растекалась душещипательным минором, то семенила мелкими шажками, то вспухала пышными бумажными цветами, а напряжение все нарастало, и наконец, последняя, бесконечно растянутая пауза, заполненная скрипичным соло, когда я был совсем уверен, что это сейчас случится... Решительный финальный аккорд - и танцоры выпрямились и тут же поклонились в ответ на бурные аплодисменты. Хлопали все, даже официанты.
Дельфиновский бодигард отвел Ирину к нашему столику, небрежно поклонился и ушел доедать свой ужин. Ирка была возбуждена, разрумянилась, её грудь, едва скрытая краем черной с блестками ткани, высоко поднималась. Я кисло глядел, как она залпом выпивает бокал вина, и официант, до того не баловавший нас вниманием, тут же подлетел и снова наполнил опустевшую емкость. Хотя все, вопреки моим домыслам, окончилось благополучно, мне было очень не по себе - в мыслях холодной иглой прочно засел взгляд незнакомца в дверях.
– Ты чего надулся?
– окликнула меня Ирка.
– Завидуешь? Учись танцевать. Давай тебя научу!
– Знаешь ведь, как у меня с чувством ритма. Не в этом дело. Просто мне этот тип не нравится. Больше не соглашайся, если он тебя снова пригласит.
После неподражаемого танго мы оказались в центре внимания. Ирину начали постоянно приглашать танцевать люди из компании Баснослововой. В конце концов нас и вовсе перетащили за их стол. За Иркой все наперебой ухаживали, и Баснословова, бабенка с огромным, выпирающим из глубокого разреза бюстом и ногами, что называется, растущими от ушей, стала капризничать и заявлять о своих правах. Статус-кво восстановили тем, что упросили её спеть с эстрады, и она, немного поломавшись, выдала местный хит про сибирскую удаль. Мне тоже нашлась компания: какая-то усиленно молодящаяся дамочка усердно приставала ко мне, не оставив своих попыток даже после того, как я не слишком вежливо отказался с ней танцевать.
– Хотите я вам погадаю?
– сказала она, завладевая моей ладонью и принявшись её изучать.
– Не ищите, не ищите, - усмехнулся я.
– Все равно линии жизни не найдете. У меня её нет.
– Да я вообще не знаю, где эта линия жизни, - засмеялась она.
– Я пытаюсь отыскать Холм Венеры, да что-то не вижу.
– Не повезло вам с рукой. У меня ни линий, ни холмов - одна плоская равнина. Хироманты эти, они, наверно, на культуристах свою науку выдумывали. Вот у тех-то всяких бугров и холмов навалом! Надо бы ещё попытаться по их мышцам судьбу предсказывать. Попробуйте, а?