Когда сливаются реки
Шрифт:
— Что вы? — удивился Никифорович. — Я не справлюсь...
— Ладно, разберемся, — сказал Лапо. — Собственно, если вы собирали турбину, то и начальствовать на станции можете... Здесь инженер уже не обязателен. Если же будете настаивать, можем прислать человека.
В этот момент, в столовую ввалился Мешкялис. Он был запыленный, словно весь день провел в дороге. Сняв шапку и вытирая щеки от пыли, он, привыкший включаться в разговор с ходу, спросил:
— Кого послать, куда?
— Тебя послать! — захохотал Рудак.
— А куда?
— В Москву, на выставку...
— А что ж, можно и меня, я этого заслужил, — совершенно серьезно ответил Мешкялис.
— А
— А что вы, Якуб Панасович, в дела чужого колхоза вмешиваетесь? — насторожился Рудак. — Там свои хозяева есть...
— Да брось ты, Захар, дипломатию разводить, дядька Гаманек правду говорит, — согласился Каспар Круминь. — И Лайзан стоит того, и делиться тут нечего...
— Добрый ты в последнее время стал! — тонко уколол Каспара Захар. — Ну ладно, такие дела по осени решают, а сейчас надо гостям отдых дать.
Якуб Панасович забрал Лапо и Березинца к себе, разошлись и остальные. Восилене, выпроводив Каспара, начала хозяйничать на кухне. Алесь с Анежкой вышли погулять и вскоре очутились на опушке леса. Алесь вспомнил, что где-то здесь встретился он с Аделей Гумовской. «Нет уже тех негодяев», — подумал он и обнял Анежку. Потом они сидели на пригорке, и прямо перед ними, далеко внизу, расстилалось село Долгое. От станции в поля уходили столбы, и Алесь представлял себе, как связаны теперь одним проводом три селения. «Будто одна у них система кровообращения...»
— А вон и наша хата! — прижав к себе девушку, показал Алесь.
Из белой трубы на краю села вился сизый дымок, и Алесь догадался, что мать готовит ужин. Анежка ничего не ответила Алесю. Из соснового леса, где, очевидно, собиралась на гулянку молодежь, долетела песня:
Рано, рано, дочушка, Спрашиваешь мать: — А где тот порожек, Чтоб счастья искать...— Ой, Йонинес! Праздник! — вскрикнула Анежка и, схватив Алеся за руку, потащила к роще.
Алесь, поддавшись ее порыву, бежал некоторое время рядом, потом посоветовал:
— Давай посидим здесь где-нибудь, посмотрим со стороны. Это ж интересно!
Анежка согласилась. Они присели на полянке за кустом крушины. Сквозь раздвинутые ветви увидели стайку пергалевских девчат, которые ходили между деревьями с венками в руках и пели:
Учит мать дочушку: — По лесам да в поле Ищи, ищи, дочушка, Найдешь счастье-долю!— Как хочется к ним! — забеспокоилась Анежка, но Алесь удержал ее. — Видишь, сколько их!
С другой стороны приближались эглайненские хлопцы и девчата. Среди них, обнявшись, шли Петер и Марта. «И у них порядок!» — удовлетворенно подумал Алесь. Латышки пели:
Что за хлопцы у соседей — лиго, лиго! Лежебоки, домоседы — лиго, лиго! Их ворота пораскрыты — лиго, лиго! У них косы не отбиты — лиго, лиго!Этот вызов девчат не остался без ответа. Ватага эглайненских хлопцев, окружив девчат, загудела басами:
У соседок неизменно — лиго, лиго! В хате мусор по колено — лиго, лиго! Днем они храпят на печке — лиго, лиго! А потом поют весь вечер — лиго, лиго!И еще белели рубашки и кофточки у Долгого, долетала песня, хотя слов и не было слышно.
— Да это же они, наверное, на репетицию собираются! — догадался Алесь. — Кажется, Ярошка говорил об этом... Тебе там тоже хочется быть?
Анежка вздохнула:
— Больше всего мне хочется быть с тобой...
— Вот и хорошо.
И все-таки они оба, когда молодежь собралась, не сговариваясь, пошли на площадку. Растрепанный, красный, возбужденный, Ярошка метался перед хором, но из-за шуток и разговоров долго не мог начать репетицию. Анежка и Алесь в хор не пошли и обрадовались, когда в толпе зрителей встретили Йонаса и Зосите.
— Привет тем, кто идет по нашим следам! — пошутил Йонас. — Свадьбу справите или так хотите убежать?..
Анежка поцеловалась с Зосите. Она рада была повидать подружку и заметила в ней большие перемены. Как ни старалась Зосите, надев просторное платье, скрыть полноту, это ей не удавалось уже. Лицо ее заострилось, пожелтело, и на нем лежала непривычная серьезность, словно Зосите к чему-то прислушивалась.
— Я, брат, слышал, что Мешкялис тебя в Москву на выставку собирается послать, — сообщил Йонасу Алесь.
— Что ж, пошлет — поеду. От хорошего не отказываются! — обрадовался Йонас.
— Как бы мне хотелось повидать Москву! — вздохнула Анежка.
— Ну, ты, может, раньше всех увидишь! — с оттенком зависти сказала Зосите. — Тебе что...
Когда все стали расходиться, Анежка и Зосите, обнявшись, как прежде, пошли впереди. До них долетела знакомая с детства мелодия, и они тихонько подхватили ее:
Утром рано-раненько Шла я за водой, Вымок под туманами Ты, веночек мой...На развилке стежек стали прощаться.
— Что ж, — вздохнула Зосите, — вот, кажется, и отгуляли мы. Отходили по рощам да бережкам... Жалко, Анежка?
— И сама не знаю...
Позже, вечером, когда сумрак скрыл от людских глаз озеро, узнать, где находилось оно, можно было только по тихому плеску волн. И люди, собравшиеся около станции, прислушивались к этому плеску, словно ожидали, что в этот вечер он скажет им что-то особенное. Официальная церемония открытия станции назначена на завтра, но разве можно усидеть дома, когда именно сейчас здесь впервые будет включен рубильник и по проводам побежит ток? Почти год назад пришли они сюда с лопатами в руках. Сколько мозолей набито, сколько дождей барабанило по спинам, сколько вьюг кружило над головой! Теперь отсюда, с горы, они своими глазами хотели видеть, как вспыхнут ожерелья огней по трем селам... Только черствый человек, сердце которого, подобно камню на меже, покрылось мохом и плесенью, мог осудить их нетерпение и не понять их жгучего томления. Это была частица их жизни, которую они, уходя, оставят на земле как памятник, как повесть о самих себе, и это была надежда на лучшую жизнь для своих детей, жен, для самих себя... В сущности, лишь тот и человек, кто сделал все, чтобы гордиться прошлым, и делает все, чтобы осуществить высокие чаяния, в противном случае чем он будет отличаться от полевой мыши, которая тоже суетится и набивает желудок, от суслика, который тоже смотрит на закат и посвистывает?..