Когда ты улыбаешься
Шрифт:
– Папки-то хорошие, а выводы плохие. Ты все время беспокоишься о том, кто ты. А мы - нет. Мы просто есть.
– Кто это - "мы"? Ты что, приглашаешь к себе в компанию меня?
– Нет, не приглашаю, - сказал Генри, на сей раз не улыбнувшись.
– Человек ты или нет, я не знаю, да мне все равно. Однако ты большой хвастун.
Я зарычал и попытался подняться. Однако когда рычишь шепотом, никто не пугается. А если к тому же руки у тебя, как бревна, а ноги слушаются
– Что это со мной?
– спросил я, едва шевеля губами.
– А ты уже почти покойник, - ответил Генри.
– Что... Что ты сказал. Генри? О чем ты? Я просто пьян...
– Дикумарин, - ответил Генри, - слыхал о таком?
– Еще бы! Это яд, разрушающий капилляры. Внутри тела лопаются все мельчайшие сосуды, и происходит кровоизлияние. Генри, ты отравил меня?
– Конечно.
Я пытался подняться, но не смог.
– Ты ничего не понял! Ты должен был убить Лоретту! Вот зачем я привел тебя домой. Я считал, что убийца должен быть полным антиподом мне, а ты как раз такой и есть. Ты же знаешь: я ее терпеть не могу, это убийство осчастливило бы меня. Ее надо убить, Генри!
– Нет, - ответил он упрямо.
– Только не ее. Я уже говорил, нам неважно, станет ли кто-то счастливее. Надо было убрать тебя.
– Но за что? За что?
– От тебя много шума.
Я посмотрел на него, пытаясь грозно свести брови, но ничего не получилось.
– Мы вынуждены защищаться, - объяснил он терпеливо.
– Я тот, кого ты, возможно, назовешь телепатом, хотя это не совсем верно. Я не вижу картин, не слышу слов. Один только шум. Да, думаю, слово "шум" подходит. Ты знаешь, что есть определенные существа - неважно, люди это или нет, - которые не умеют злиться. Они получают удовольствие от того, что оскорбляют и унижают других, и когда занимаются этим, издают вот такой... шум. Мы его не переносим. А ты особенный. Тебя слышно за тысячи миль. Когда мы уничтожаем одного из вас, конечно, кому-то делается лучше. Тому, кого ты унижал.
– Прости меня, Генри, - прошептал я.
– Я перестану. Честно, перестану.
– Не сумеешь, - сказал Генри, - пока ты жив - не перестанешь. Э-э-х, черт бы тебя побрал, ты даже умираешь с удовольствием!
– Он сжал руками голову и стал качаться взад-вперед, продолжая улыбаться.
– А ты все время улыбаешься, - прошипел я.
– Ты и убиваешь с удовольствием.
– Это не улыбка, - сказал Генри, - а убиваю я для того, чтобы прекратить этот шум. Как тебе это объяснить? Одни люди не переносят, когда кто-то царапает ногтем по
– Это меня совсем не беспокоит, - сказал я.
– Смотри сюда, черт возьми!
– Схватив булавку, он вонзил ее себе под ноготь. Улыбка его стала еще шире.
– Вот это боль, понимаешь? Боль. А то, что делаешь ты, - невыносимая боль! Я не могу терпеть шум, который ты производишь! У меня раскалывается голова и ноют зубы!
Я вспомнил все те случаи, когда он улыбался в моем присутствии. Выходит, каждый раз для него это был визг стекла, скрип двери, скрежет рашпиля и иголка под ногтем...
Я выдавил смешок.
– Тебя поймают. Яд легко обнаружить.
– Дикумарин? Черта с два. Его не будет в стаканах, если ты на это намекаешь. Я отравил тебя несколько часов назад, еще у Молсона. В том бокале, который я не взял, а ты выпил.
– Я позову Лорри и расскажу ей.
– Расскажи мне, - предложил он, склонившись надо мной и сияя огромной улыбкой, впрочем, это была совсем не улыбка.
Язык у меня распух, онемел, и слова застревали в горле.
– Не надо, - выдавил я, - не убивай меня, Генри. Снова он сжал руками голову.
– Разозлись!
– вскрикнул он.
– Если ты сможешь разозлиться, ты прекратишь этот шум. Ах вы змеи, ах вы чудища... все, кто так любит ненависть. Ты помнишь женщину в кафе? Она производила такой же шум, пока я ее не разозлил. Теперь, когда ты умер, ей станет лучше.
Я хотел сказать, что я еще не умер, но язык не слушался меня.
– Это я заберу, - сказал Генри и сгреб со стола все папки.
– Все в порядке: ты все равно умер бы от пьянства, а сейчас выглядишь не хуже, чем всегда. Только на сей раз ты не проспишься. Вот если бы тебе удалось разозлиться...
Я наблюдал, как он отпирает дверь, как уходит, слышал, как он прощается с Лореттой. Хлопнула входная дверь.
Лоретта вошла в комнату, остановилась и вздохнула.
– О, Боже, сегодня ты особенно напакостил, правда?
– сказала она оживленно.
Клянусь, я старался: я хотел наорать на нее, завизжать, но не смог. Сознание мутилось.
Нагнувшись, Лоретта забросила мою руку себе на шею.
– Помоги мне хоть чуть-чуть, - сказала она.
– О-о-п ля!
– Натренированным движением, задействовав свои сильные плечи и бедро, она поставила меня на ноги.
– Знаешь: мне понравился этот Генри, - щебетала она.
– Он так улыбнулся, прощаясь: мне показалось, что все будет в порядке.