Когда всё кончилось
Шрифт:
Миреле пришла к нему еще один только раз и пробыла не более десяти минут. Она была в крайне угнетенном состоянии духа после неприятной сцены, происшедшей между нею и мужем: спор вышел из-за развода. Рассказывать о случившемся было тяжело; она несколько раз прошлась по комнате, погруженная в раздумье.
Ни слова не молвила она за все время; не сняла ни пальто, ни галош; предложенную еду проглотила с трудом, как человек, привыкший к посту. Потом, не глядя на Геллера, вышла вдруг из комнаты. Он хотел ее провожать, но она отказалась. Он выбежал за нею на улицу, нагнал у ближайшего перекрестка и заговорил,
— У меня хотят купить газету и предлагают пять тысяч рублей… Мы могли бы уехать за границу… Я думаю — нам хватит этого на жизнь, пока я кончу институт и стану инженером…
Она даже не обернулась, повела лишь плечом и ускорила шаг. Он наконец остановился, глядя издалека, как она садится в трамвай и едет обратно, по направлению к дому, ставшему ей ненавистным.
Через несколько дней он встретил ее у подъезда большого красивого дома, где жил родственник ее мужа Мончик. Она шла с какой-то дамой-брюнеткой, судя по наружности, лет на пять-шесть ее старше; легко было догадаться, что это была Ида Шполянская. Он остановился и снял шляпу. Миреле, по-видимому, его заметила; но она упорно глядела в лицо своей собеседнице.
Лицо ее выражало упрямство и суровость, и можно было на нем прочесть немую повесть о горестной жизни капризной барышни: нет ей места на земле, но на чем-то сосредоточилась ее упрямая воля, и нет в душе жалости ни к себе, ни к другим.
Она свернула у перекрестка и исчезла из виду вместе со своей спутницей. Он вздохнул, нахлобучил снова шляпу и зашагал дальше.
Ему предстояло еще зайти к Мончику Зайденовскому и, подавляя неловкое чувство, обратиться с просьбой к этому человеку, приходившемуся родней мужу Миреле: «Не поможете ли вы мне все-таки найти для издания газеты компаньона с деньгами?»
Глава четырнадцатая
На письменном столе Мончика — низком, громоздком и широком — среди различных частей тяжелого письменного прибора стоят карточки покойного отца Мончика и Миреле в кожаных рамках — стоят и глядят прямо в глаза молодому хозяину. И Мончик, облокотясь на руку, долго глядит широко открытыми глазами на карточку Миреле: «Что-то неладное, должно быть, творится там с Миреле».
Вскоре после того, как он встретил ее на улице и проводил через цепной мост, явился к нему посыльный с запиской; Миреле просила одолжить ей двести рублей. А потом он получил эти двести рублей обратно с письмецом от Шмулика:
«Дорогой кузен Мончик! Большое, большое спасибо тебе за деньги, которые ты одолжил моей жене Миреле».
Из столовой приплелся одиннадцатилетний братишка, Мончик громко его приветствовал:
— А, господин Леля, мое почтение! Что скажете хорошенького?
Леля, как и старший брат, ненавидит молодых людей, которые ходят к сестре-певице, и не переносит визга сестры. Мончик любит этого худенького человечка за его солидность, за то, что он — малый не промах и часто уличает сестру во лжи, а больше всего за то, что из него, по-видимому, выйдет настоящий человек. Еще и потому любит он братца, что Миреле однажды, увидев его, сказала, что он ей нравится, и погладила по голове. Теперь, взявши Лелю за руку, Мончик о чем-то его расспрашивает, то и дело поглядывая искоса на карточку Миреле и мысленно твердя одно и то же: «Что-то неладное творится с Миреле…»
Однажды около трех часов дня сидел он у стола, усталым голосом отвечая
Голова еле держалась на плечах; он был всецело поглощен мыслями о бурных происшествиях вчерашнего дня; там, в предместье, шел дым коромыслом: за два дня до этого Миреле переехала в гостиницу на тихом бульваре. В одиннадцать часов вечера вызвали к телефону мать Мончика, тетку Эсфирь, и сообщили ей весть, потрясшую дом Зайденовских, битком набитый растерявшимися людьми:
— Шмулик куда-то пропал… Со вчерашнего вечера нет его дома… Уже искали его… повсюду в городе искали… Что? На заводе? На заводе его тоже нет…
Мончик лежал одетый в кровати, дожидаясь прихода матери; ему пришлось прождать до трех часов утра. В виске все время стреляло; ужас, охвативший семью Зайденовских, пронизывал душу до самой глубины. Он ничего не говорил, но в мозгу неустанно копошились мысли о том, что творится у Зайденовских, где родня предполагает — глупцы этакие! — что он, Мончик, всему виною: оттого и нельзя ему теперь явиться туда…
Под утро вернулась домой мать. Он сам открыл ей дверь, а потом долго сидел на кровати возле нее. В озабоченном мозгу его шла быстрая работа, а мать не торопилась… До нее, видно, успели уже дойти слухи о причастности Мончика к этой истории, и она медленно выкладывала невеселые новости:
— Ну что ж, Шмулика нет как нет, и все боятся, что с ним стряслась беда. Ведь взбредет же этакое в голову человеку: как только «та» уехала, он вывесил на калитке билетик, что квартира сдается в наем, а мебель распродается… Говорят, он оставил еще письмо к родителям, но отец и мать стыдятся даже показывать людям это письмо…
Шурин Иды Шполянской рассказывал, что вчера вечером видел Шмулика неподалеку от хромовской аптеки. Недавно кто-то прочел в вечерней газете, что в парке возле больницы нашли повесившегося человека — кто-то из родных помчался в анатомический театр… Мончик уснул на рассвете, и снилось ему, что он живет в гостинице по соседству с Миреле и видит из окна, как Шмулик прохаживается взад и вперед по тротуару.
Теперь, проработав полдня, он чувствовал себя ужасно усталым и был невообразимо рассеян. Встав ото сна, он подумал, что нужно бы еще нынче забежать к Миреле в гостиницу и что она будет рада его видеть; теперь эта мысль казалась ему нелепой. Нужно было еще зайти в банк и повидаться кое с кем на углу возле биржи. Торопливо принялся он собирать разбросанные бумаги, запер их в несгораемый шкафчик и накинул пальто. Но, очутившись у подъезда, он вдруг побледнел и замер, словно при виде призрака: перед ним на тротуаре стоял Шмулик; лицо его имело обычный желтовато-землистый оттенок; он уклонился от ответа на вопрос, где проваландался последние две ночи, и объявил, что у него к Мончику просьба.
— Два дня тому назад, — рассказывал он, — Миреле ушла из дому и ни за что не хотела взять у меня денег. Сколько я ни просил, все было напрасно — она так и ушла ни с чем… А теперь… может быть, ты бы зашел, Мончик, к ней, и уговорил ее, чтоб она согласилась взять хоть немного…
Глава пятнадцатая
Спустя несколько дней рослый молодой человек в черном осеннем пальто и широкополой заграничной шляпе вышел из подъезда, где помещались меблированные комнаты, и медленно зашагал по направлению к цепному мосту, соединяющему город с предместьем.