Когда взорвется газ?
Шрифт:
Через несколько метров — большая молитвенная палатка, у входа в которую одинокий батюшка, сидя на некрашеной табуретке, жевал черный хлеб, натирая его чесноком и посыпая крупной солью. Неоправленная седая борода мягко принимала на себя крошки и крупинки соли. Из палатки напротив выглянула легко одетая, растрепанная девица с размазанным макияжем и изрядно навеселе:
— Дедуль, чего сухое глотаешь, иди прими стопарик! Я тебе такого наисповедаю! Ты у меня…
Широкая ладонь зажала ей рот и втащила обратно. Небритый парень в спортивном костюме недовольно бросил девицу на надувной
— Ты че, Валька, дура? Мы же вроде идейные и не бухаем совсем, а ты разблеялась как пьяная коза! Ментам только дай повод — быстро закроют шарагу! И кончится халявное бухло с дармовым харчем!
— Сам ты дурак! — по-базарному кричит Валька. — Я ночью поссикать вышла, так он во все гляделки пялился! Тут если идейных искать, так весь майдан пустой будет!
— Заткнись, говорю! Вот будем за Тучку митинговать, тогда делай, что хочешь! Там никто нам кислород не перекроет, менты добрые будут…
На платформу вылез крупный бородатый мужик в сапогах, распахнутой телогрейке и оранжевом шарфике, внешне похожий на Льва Толстого.
— Голосуем за Фокина, громадяне! — зычно призвал он. — Доколе будем терпеть старую власть? Тучку давно гнать пора! Работы нет! Зарплаты нет, шахты закрывают… А он нам сказки про американский завод рассказывает. Где те деньги, что обещали?!
На колоритного оратора нацелились десятки объективов, импровизированную трибуну окружили несколько иностранных корреспондентов с бейджиками «Пресса», со всех сторон подтягивались и обитатели майдана, и привлеченные зрелищем прохожие. Это явно был гвоздь программы! Двойник Толстого закончил речь под аплодисменты собравшейся толпы, благодарно раскланялся и поднял предупредительно поданный плакат: «Геть Тучку!» В сумерках засверкали фотовспышки, как будто над площадью разразилась невиданная гроза, и сотни молний били прямо в народную трибуну.
Но нет, все было спокойно. Вокруг разведенных в бочках или разложенных прямо на мостовой костров весело грелись, украдкой прикладываясь к фляжкам и бутылкам, разношерстные «революционеры» в оранжевых шарфах и шапочках. Площадь бурлила, как ведьмин котел в Вальпургиеву ночь. Тут и там слышался визгливый женский смех и грубый хохот борцов за светлое будущее. То ли их и правда переполняла радость, навеянная величием политических перспектив, то ли делала свое дело горилка и сексуальная вседозволенность, — об этом можно было только гадать.
Все запахи Майдана — одноколорных апельсинов и чеснока, предзимней свежести и перегара, дешевой парфюмерии и пота, марихуаны и дыма костров, сменяя друг друга, носились в воздухе над главной площадью страны, не зависимой ни от кого, и в первую очередь от себя самой.
Но видимость анархической вольницы была обманчивой. Все происходящее на Майдане определялось сценарием, который писался и корректировался в штабе кипящего народного котла.
В «штабной» палатке тишина и порядок, тут люди серьезные, трезвые, они на работе. «Начальник Майдана» демократично отзывается на имя Василий. Это человек лет тридцати пяти, с округлыми плечами борца, руководящим тоном и простецкими манерами, со своими подчиненными он беседует внимательно и вдумчиво.
— Из Николаева ребята
Хлопчик мнется.
— Что «только»?
— Их командир бабу хочет…
Заместитель начальника по быту Павло Григорьевич усмехается.
— Ну и что тут хитрого? Определи его на ночлег к Вальке в четвертую — и все дела. Только Сеню предупреди, чтобы все культурно — без скандалов и драк…
Полог распахнулся, и в палатку заглянул низкорослый курносый паренек в зимнем камуфляже и солдатской ушанке. Это был младший брат Василя, он же, по совместительству, помощник начальника по общим вопросам.
— Пошли, шеф, там хозяин подъехал, — деловито просипел он, шмыгая носом.
«Начальник Майдана», накинув на крутые плечи потертую короткую дубленку, вышел в ночь за братишкой. Лавируя между искрящими кострами и пробираясь сквозь смех, визг, ругань, гитарные аккорды, песни и заумные речи, они медленно шли к окраине лагеря.
— А что, Сашок, ничего тебе это не напоминает? — неожиданно спросил Василь и добродушно улыбнулся.
— Чего? — Провожатый зажал нос пальцем и натужно высморкался.
— Взвейтесь кострами, синие ночи! — пропел «начальник майдана». — Песня такая была, помнишь? Я ведь с молодежью работал. Чего такой угрюмый?
— Не до песен мне… Простыл сильно… Еще пару дней в палатке, и воспаление легких обеспечено…
— Не ссы, прорвемся! — Василь ударил Сашка по спине. — Выпей горилки с перцем, все и пройдет!
Через пару минут они подошли к большой зеленой палатке, явно армейского образца, распластавшейся в последнем ряду временного городка. У входа стояли два плечистых парня в камуфляже. Сашок заговорил с ними, а Василь, предупреждающе покашляв, вошел внутрь.
— Здравствуйте, Адил Алиевич.
В торце хлипкого столика на дешевом пластмассовом кресле по-хозяйски расположился основательного вида плотный кавказец. Тщательно расчесанная прядь волос прилипла к высокому потному лбу, на кончике мясистого крючковатого носа поблескивали похожие на пенсне узкие складные очки. Мясистые щеки, двойной подбородок, властный взгляд… Сразу было видно, что он из породы начальников и привык заседать не за такими столами и не в брезентовых палатках.
— Здорово, Василь! Сидай, — Он снисходительно указал на стул рядом с собой. — Как дела?
«Начальник Майдана» вмиг потерял свою бесшабашность. Он выдохнул, уменьшил прямизну спины, ширину грудной клетки, смиренно погасил взгляд и подсел к столу.
— Трудно, Адил Алиевич. Очень трудно. Народ неуправляемый, то драки растаскиваем, то пьяных успокаиваем. Холодно, опять же, многие простудились, недовольны, ругаются… Керосинки в палатках жгут, в любую минуту погореть могут. Живу, как на вулкане…
Но Адил Алиевич привык к подобным жалобам.
— А как ты думал, Васятка? Дело тебе поручено серьезное, ответственное. Утром докладывал обстановку Самому, твою фамилию назвал дважды. Цени! При удачном исходе, вполне возможно, будешь руководить молодежной политикой страны. Тебе ведь такое и не снилось? Так что старайся!