Когда загорится свет
Шрифт:
— Завтра я и не подумаю пойти на пляж.
— Пойдешь, пойдешь, я тебя знаю.
— Вот увидишь, что нет, — сжала кулачки Катя, но Людмила только улыбнулась.
И действительно, Катя побежала на пляж. Она пробыла там долго, до самого вечера, но вернулась совсем не веселая. Вечером, когда они потушили свет, она долго ворочалась на постели и вздыхала. Наконец, решилась.
— Люда, — позвала она тихонько.
— Что?
— Не спишь?
— Нет.
Катя босиком подбежала к кровати подруги и присела возле нее.
— Скажи
— Не знаю. Он тебе ничего не говорил?
— Нет… И знаешь, он какой-то такой… странный. Не такой, как раньше.
— Как не такой?
— Какой-то… чужой, Люда; я такая глупая и ничего не понимаю… Посоветуй, как мне быть.
— Что ж я могу тебе посоветовать? Если ты его любишь…
— Да, да… Я же тебе в первый день сказала.
— Ну, что там, в первый день…
— А ты как думаешь, Люда? Тебе он как кажется?
Людмила на мгновенье задумалась. Нет, разумеется, он ей не нравится. Он слишком самоуверен, слишком красив, да, бесспорно, красив, в этом ему не откажешь, хотя такая наружность не в ее вкусе. А иногда в нем есть что-то мрачное.
— Искренне сказать?
— Искренне, искренне.
— Мне он не очень нравится. Такой какой-то… и, кажется, вы не подходите друг другу… Хотя я ведь его почти не знаю, что же тут можно сказать?
Катя вздохнула и пошла спать, но ей было не весело, ее уже не тянуло на пляж. Она дольше засиживалась в лаборатории, взялась, наконец, за работу, которую ей давно уже предлагал профессор, похудела и погрустнела. Людмиле было жаль ее. Видимо, на этот раз она влюбилась по-настоящему. И в Людмиле пробуждался гнев на Алексея за то, что он вскружил девушке голову, а теперь, видимо, больше не интересуется ею. Да, она не ошиблась, он был слишком красив и самоуверен. «Бедная Катя. Хотя она, вероятно, легко утешится, — столько уж было этих романов, и всегда они быстро проходили».
Как-то раз Людмила встретила Алексея на улице. Лицо его просветлело при виде ее, и он быстро подошел.
— Людмила Алексеевна, сто лет вас не видел!
— У меня нет времени ходить на пляж.
— Я тоже теперь редко хожу. Масса работы. Завод получил новые заказы.
— Так это из-за заказов?
Он смутился. Ясные глаза Людмилы взглянули ему прямо в лицо открыто, вопросительно и настойчиво.
— Не только из-за этого, Людмила…
— Вот видите, и вам не стыдно?
— Чего мне стыдиться? — сказал он тихо. — Вы очень торопитесь?
— Тороплюсь. А что?
— Может, присядем на скамейку, поговорим. А то как-то неудобно так, на ходу…
На мгновенье она заколебалась. Но ведь Катя… может, что-нибудь выяснится.
— Хорошо, — согласилась она.
Они вошли в парк. На клумбе огненными языками устремлялись вверх из густых листьев красные и желтые цветы.
— Вот здесь будет хорошо. Как называются эти цветы?
— Канны.
— Канны, — повторил он машинально и
— Что не просто? — спросила она в упор, глядя ему в глаза. Теперь она заметила, какие они были красивые. Большие, серые, так странно глядящие из-под темных ресниц. Она смутилась.
— Отношение между мужчиной и женщиной.
— Почему же это не просто?
Он пожал плечами.
— Не знаю… Только, видите ли, иногда кажется… и ведь чувства бывают разные, не правда ли?
— Как разные? — не поняла она.
— Я так думаю: нет одной любви… Или нет. Есть одна любовь и много похожих на нее, которые все же не она.
— Вот так философия! Только не слишком ли она облегчает жизнь?
— Облегчает? — удивился он. — Я думаю, что, наоборот, затрудняет.
— Как кому.
— По крайней мере мне, — сказал он твердо. Она внимательно посмотрела на него. — Видите, Людмила, вам это может показаться смешным, в конце концов мы почти незнакомы — и вдруг такие излияния… Но иногда человеку хочется поговорить…
— С Катей, видимо, что-то не очень хочется, — заметила она язвительно.
— Ах, с Катей…
— Надоела, а? — иронически подсказала она.
— Почему вы так со мной говорите? Я не хуже и не лучше других, и зачем же сразу обвинять? Я думаю, что я здесь не виноват.
— Но вы вскружили ей голову, правда?
Он повернулся к ней лицом.
— Людмила Алексеевна, поговорим прямо. Кружил голову? Может быть. Но прежде всего себе, а ей я не хотел… хотя…
— Что хотя?
— Хотя… можно было бы, вы же ее знаете.
— Катя вовсе не… — возмутилась она.
— Я не хочу и не собираюсь оскорблять Катю. Только, видите ли, сначала мне показалось… на очень короткое время мне показалось…
— Что?
— Что это… что это, может быть, любовь.
Она удивилась. В его тоне было что-то почти детское.
— А потом?
— А потом? Нет, это не любовь, это не может быть любовью…
— А вы серьезно относитесь к любви? — спросила она, переводя глаза на большой ярко-красный цветок, пылающий среди листьев.
— Серьезно ли? Очень серьезно, Людмила Алексеевна. Видите ли, я с детства верил, что придет какая-то огромная, какая-то необычная любовь…
Она молчала, ее немного стеснял этот разговор, а главное то, что она вдруг заметила, что это совсем неверно, будто он ей не нравится.
— Так что вы не будете на меня в обиде. Я ошибся и убедился в этом… Видите ли, я не люблю приключений…
Он проводил ее только до угла, видимо боясь приблизиться к их дому, чтобы не столкнуться с Катей.
Людмила, встретившись с подругой, испытывала легкие угрызения совести. Но Катя была в превосходном настроении.
— Я иду в кино. Идет новый фильм.
— С кем?
— А вот угадай, угадай, держу пари, что не угадаешь!
— Ну не знаю…
— С Андреем Игнатьевичем!