Когда загорится свет
Шрифт:
Старик выпрямился.
— Это как же?
— Попробуем восстановить. Не боги горшки обжигают. Правда, нужно еще посмотреть планы, сделать расчеты, обдумать, как будет выгоднее.
— Уж она всегда будет выгоднее, не бойтесь. Другой такой на свете не было… Уж она свое покажет, я ее знаю.
Алексей стряхнул с пальто и шапки снег.
— А вы уже уходите? — сказал старик с испугом.
— Да что ж, пора. Завтра опять приду. Посмотрю чертежи и приду с планами.
— С планами? Что ж, можно. Ходили
— Вы мне еще кое-что покажете, как с котлом, и этот проход.
— Можно. Отчего ж, можно и на планах. Так вы завтра с утра придете?
— Приду в то же время, что и сегодня.
— Что ж, — старик шел теперь за ним, волоча за собой дребезжащую по камням палку, — может, и придете, а может, нет…
— Я приду, — заверил Алексей и еще раз, уже стоя в калитке, оглянулся на электростанцию. Ему стало холодно. Мрачные серые развалины торчали над лежащим кое-где тонким слоем снега. Зияли тьмой бреши в стенах, похожие на дыры беззубого старческого рта.
Вздохнув, он вышел на улицу. Калитка заскрипела. Старик стоял, опираясь на палку, и долго смотрел ему вслед. Только когда силуэт Алексея исчез в перспективе улицы, он повернулся и медленно закрыл за собой еще пахнувшие свежей сосной ворота. У него замерзли ноги, но он не пошел в свою сторожку, а снова побрел к разрушенным корпусам. Долго стоял он там в молчании, теперь еще более похожий на деда-мороза, и седая голова его в лохматой шапке слегка покачивалась.
— Что же теперь будет? — сказал он вдруг громко, и от развороченной бетонной стены донесся отзвук — не то эхо, не то вздох.
Прямо отсюда Алексей пошел смотреть чертежи. На больших листах бумаги перед ним возникла электростанция такой, какой она была когда-то, «красавица» старого сторожа Евдокима Галактионовича. Высились стены, врастали в землю фундаменты, устремлялись вверх трубы. Так было когда-то. О том, какова она теперь, говорили лишь отчеты с вопросительными знаками в скобках через каждые две-три строки. Но красноречивее, чем отчеты, говорило то, что он сам видел: груда развалин.
Из другой комнаты вышел инженер, один из членов комиссии, и заглянул через плечо Алексея.
— Смотрите? А на место когда собираетесь?
— Я уже был там, — неохотно пробормотал Алексей.
— Уже? — удивился тот. — Ну как?
— Пока ничего не знаю.
— Там, в зеленой папке, есть заключение Городовенко. По-моему, самое конкретное.
— Видел, — нехотя сказал Алексей. У него не было желания продолжать разговор. Он познакомился с этим заключением, действительно самым конкретным: «Строить электростанцию на новом месте: из развалин ничего спасти невозможно, вложения не окупятся».
— Ну и как?
— Не знаю, посмотрю.
— Завтра, послезавтра будет этот, из Киева, — сказал инженер.
Алексей поднял голову.
— Из
— Ну, этот, как его… Вадов!
— А он чего?
— Его же просили приехать. Вероятно, хотят ему поручить эту работу.
Алексей почувствовал, что у него похолодели пальцы.
— Да, я что-то слышал, — сказал он немного хриплым голосом и углубился в разложенные перед ним чертежи. Инженер постоял еще минуту, но, видя, что Алексей не намерен поддерживать разговор, вернулся к себе.
Алексей тщательно взвешивал все. Возможно ли это? Ведь его вызывали лишь вчера, ни о каком Вадове речи не было. Ему было сказано: решайте, осмотритесь и решайте. Так как же? За кого ему решать: за себя или за Вадова! Это, конечно, недоразумение! Не может быть, ведь ему, Алексею, предложено представить комиссии свое заключение.
Он углубился в колонки цифр, в паутину перепутанных линий. Да, возможно, что старик прав, похоже на то, что основной котел мог сохраниться под развалинами. Фундамент под турбинами тоже мог остаться неповрежденным, а впрочем, это все будет видно потом. Нужно для начала убрать эти кубометры камня и железного лома.
Он не пошел домой обедать, и, когда явился вечером, Людмила, не говоря ни слова, что было хуже упреков, поставила перед ним тарелки. Но теперь Алексей не обращал на это внимания. Он ел, погруженный в свои мысли; она посматривала на него со стороны, думая, что он еще неприветливее, чем обычно. Будто ее и нет в комнате. Он не проявил раздражения, когда скрипнула дверь в коридоре и в щели показалась черная кружевная косынка Феклы Андреевны и ее острый, разнюхивающий носик.
— Можно, Людмила Алексеевна? Я пришла спросить, не можешь ли ты мне, душечка, одолжить черных ниток?
Фекла Андреевна вздыхала, зорко следя, как Людмила открывает картонную коробку.
— О, у тебя, я вижу, и пуговицы есть… А я искала, не могла нигде найти. Оторвалась пуговица от вязанки, а на лестнице у нас так темно, искала, искала, не нашла… А эти как раз такие, как у меня…
— Одну?
— Одну, одну, душечка, как раз у ворота оторвалась. Я слышала, как она упала, шарила, шарила, — нет, как сквозь землю провалилась.
В дверь постучали. Людмила открыла.
— Алексей, к тебе кто-то, — крикнула она не оборачиваясь.
Алексей встал из-за стола и с удивлением увидел на пороге рваный тулуп, взъерошенные усы, бороду и брови под лохматой шапкой. Не было только палки.
— Евдоким Галактионович? — с трудом вспомнил он, как зовут сторожа.
— Да, это я. Извините, товарищ инженер, я было хотел…
Фекла Андреевна с назойливым любопытством глядела на вошедшего. Алексей схватил его за плечо.
— Заходите, заходите.
Старик смущенно осматривался.
— Валенки мокрые, натопчу в комнате…