Когда закончится война
Шрифт:
– Проснулась, - приветствует меня улыбкой Лиля, ставя на стол маленькую кастрюльку.
– Сразу видно, что городская, - прибавляет Тихон, поворачиваясь ко мне и глядя на меня сверху вниз.
– Наверно, привыкла спать до обеда...
Удерживаю язык за зубами, не желая выражаться при этой доброй женщине. Она, в отличие от мальчишки, мне нравится, и я не хочу ее огорчать. По крайней мере, стараюсь.
Лиля шикает на Тихона. Тот фыркает, надменно складывая руки на груди, но замолкает. Гляжу на его опухшую нижнюю губу
– А где у вас умывальник?
– интересуюсь я у Лили, с интересом оглядываясь по сторонам. Вспоминаю, что не видела нигде ничего похожего на раковину.
– Тихон, проводи Катю, - не прерывая своих дел, говорит Лиля и обращается уже ко мне: - Полотенце можешь взять на полке.
Тихон всовывает мне полотенце в руки, по-видимому, не желая меня утруждать. Затем с кислым лицом идет к выходу.
Выходим на улицу. Ну да, конечно. О какой цивилизации может идти речь - все удобства на улице.
– Можешь тут умыться, - говорит он мне, показывая рукой куда-то в угол двора.
С сомнением гляжу на стоящую там бочку, до краев наполненную водой. Подхожу к ней почти вплотную и с брезгливостью трогаю воду кончиком указательного пальца. Мало того, что вода холодная, так на ее поверхности плавают листья, веточки и прочий мелкий мусор. Опускаю ладонь в бочку целиком.
– Ты умываться сюда пришла или играть?
– фыркает Тихон, все это время стоявший у меня за плечом. Вздрагиваю и оборачиваюсь.
– Умываться, - цежу я сквозь зубы и снова поворачиваюсь к воде. Закрываю глаза и быстро-быстро брызгаю себе в лицо холодной водой. Потом насухо вытираюсь и, не глядя на мальчишку, возвращаюсь в дом. Снова начинаю злиться из-за того, что мне приходится жить в этих условиях.
Садимся за стол. Лиля открывает кастрюлю, и я улавливаю запах печеной картошки. От этого аромата даже голова начинает кружится. Хотя, конечно же, она кружится от голода.
Проследив за моим голодным взглядом, женщина кладет мне на тарелку две большие картофелины, остальное распределяет между собой, Тихоном и девчушкой постарше. Озираюсь по сторонам, ища глазами маленькую девочку, и замечаю ее около печки. Она сидит на мягком покрывале на полу и играет со своим одноухим зайцем.
– Сегодня будет гроза, - уверенно говорит Тихон, глядя в окно.
Я тоже выглядываю в окно и с сомнением возражаю:
– Вряд ли.
Мальчишка кидает на меня снисходительный взгляд, будто бы желая им сказать, какая я глупая.
Снова гляжу в окно, пытаясь разглядеть признаки грозы. На небе ни облачка, солнце светит ярко и горячо. Даже ветерка нет.
– В сенях стены влажные, - поясняет Тихон, глядя на меня с превосходством.
Мне это абсолютно ни о чем не говорит. Но, не желая этого показывать, я с умным видом продолжаю молча поглощать свой обед.
Внезапно на ум приходит одна идея. Быстро проглатываю картошку и с воодушевлением произношу, обращаясь исключительно к Лиле:
– Мне позвонить нужно. Можно я у вас телефон одолжу?
Возможно, я все-таки смогу дозвониться до Феликса. Если мой телефон не работает, это еще не значит, что выхода совсем нет.
Женщина перестает есть и с удивлением глядит на меня.
– У нас нет телефона.
Разочаровано вздыхаю. Кто бы сомневался...
От скуки начинаю разглядывать своих новых знакомых. Девчушка передо мной смешно морщит носик и тоже с интересом глядит на меня. Замечаю, что сидящий рядом Тихон перекладывает потихоньку в ее тарелку свою картошку.
Отмечаю, что мне очень неприятно смотреть на его лицо. Сама не знаю почему. Мне все в нем не нравится: и эти странные глаза, которые при виде меня полыхают недобрым огнем, и эти лохматые волосы, которые топорщатся в разные стороны. А эта его усмешка уголком губ... Так и хочется сбить ее с лица.
Заканчиваем обедать. Лиля собирает посуду и уходит, уводя с собой девочек и оставляя нас с Тихоном наедине. Отворачиваюсь от него к окну и поджимаю губы, показывая, насколько мне неприятно его общество.
– Может все-таки расскажешь, как ты оказалась в кладовке?
– вдруг спрашивает он меня, в упор глядя мне в лицо.
Думаю, прежде чем ответить. Понимаю, что рассказывать ему правду все равно бесполезно. Если я расскажу все, как было, он сочтет меня за сумасшедшую.
– Открыла дверь и вошла, - огрызаюсь я, тряхнув головой.
Тихон хмурится и скашивает в мою сторону глаза.
– Не делай из меня дурака. Я тебя ясно спросил: что ты там делала?
– Ты меня спросил, как я там оказалась.
– А ты мне не ответила!
– Вообще-то, ответила. У тебя что-то с памятью?
Тихон что-то ворчит себе под нос, сдвинув брови. Потом фыркает и поворачивается ко мне. Теперь его лицо находится очень близко от меня, и я вижу, как сильно сузились его зрачки. Неизвестно только, от освещения или от злобы.
– Что ты делала в кладовке?
– отчеканивая каждое слово, спрашивает меня мальчишка. И я понимаю, что он достиг своей точки кипения.
– Я не знаю, - тихо и убедительно говорю я, глядя прямо ему в глаза.
– Я правда не знаю...
Это же действительно так. Как ему объяснить, чтобы он понял?
Тихон мне не поверил. Он отворачивается к стене и, нервно барабаня пальцами по столешнице, обиженно пыхтит.
Начинаю скучать. Вожу пальцем по скатерти туда-сюда, собирая ее в гармошку и снова разглаживая.
– Да уж, - усмехаюсь я, краем глаза наблюдая за действиями мальчишки.
– Скучно у вас тут. Я уже молчу о том, что сети нет, так даже и ящика не наблюдается. Уж такое-то примитивное устройство у каждого есть.