Коготь дракона. Сага лунных башен
Шрифт:
— Разумно,— задыхаясь, ответил он.— Но сначала мне надо чего-нибудь выпить. Господи, твой слуга-язычник бегает как антилопа! Хорошенькое зрелище, должно быть, представляли мы, когда галопом мчались по улочкам, привлекая всеобщее внимание… А этого я как раз хотел меньше всего. Но я боялся выпустить его из виду, потому что сам никогда не нашел бы тебя. Я не мог искать тебя по всему городу… Особенно после того, как заметил смуглого дьявола.
Я смешал Гиртману виски с содовой и предложил забрать у него, пока он пьет, сверток, но он решительно покачал головой. Али, нахмурившись, удалился на другую сторону комнаты и оттуда крайне подозрительно поглядывал на моего гостя.
— Я думал, что ты погиб,— сказал я.— С год назад прошел слух, что тебя убили разбойники-бедуины где-то в холмах неподалеку от друзского Джебеля. Естественно, увидев тебя здесь, в Джибути, я несколько удивился.
— Это не меня нашли местные стражи по-рядка ограбленным и изуродованным,— проворчал Гиртман.— Тогда в пустыне погиб голландец-авантюрист по имени Сталенаус. И убили его не бедуины; это сделали друзы, считавшие, что расправились со мной. Голландец, впрочем, несколько походил на меня. В этом счастливом обстоятельстве я увидел возможность скрыться. В ту ночь Эрих Гиртман на время умер, а место его занял мелкий торговец-друз. Я обманул и самих друзов, и других моих врагов тоже! Всех провел! — И он раскатисто засмеялся… Поэтому-то я сегодня нахожусь в Джибути, спасаясь бегством,— продолжал он.— Я ввязался в отчаянную игру с чудовищными ставками: моя жизнь против богатства, которое затмит сокровища царя Соломона!
Его глаза сверкали, и по сумбурным речам я заключил, что он перегрелся на солнце.
—
Я украдкой взглянул на Али, но тот в ответ лишь посмотрел на меня с таким видом, будто желал показать, что в безумии Гиртмана виноват именно я.
Гиртман начал развязывать ремешки своего свертка.
— Я покажу тебе,— поспешно заявил он.— Вели своему слуге встать у окна, выходящего на улицу. Я не хочу, чтобы кто-нибудь забрался по стене и заглянул в эту комнату.
Он явно сошел с ума, но я дал Али знак, чтобы он сделал так, как просил Гиртман. Тогда мой гость развернул сверток и с торжествующим видом продемонстрировал мне странный, необычного вида предмет.
Это была чеканная, весьма тонкой работы медная скульптура, изображавшая павлина; крылья и хвост его были инкрустированы золотом, а когти распростерты, как будто желали вцепиться в какую-то невидимую опору.
Лицо Гиртмана выражало поистине демоническое торжество.
— Взгляни на него! — воскликнул он.— И смотри внимательно! Ты первый белый человек, не считая, разумеется, меня, который увидел его!
Я протянул руку, чтобы взять скульптуру и получше рассмотреть диковинную находку Гиртмана, но Али издал яростный вопль и, внезапно прыгнув вперед, ударил меня по руке.
— Раз уж ты проклят, не следует тащить с собой и моего хозяина! — закричал он.— Не прикасайся к этому, сахиб, если тебе дорога твоя душа! Дотронуться до этой проклятой вещи означает смерть и для христианина, и для мусульманина! Да защитит нас Аллах! Этот глупец украл самого Мелек-Тауса!
— Мелек-Таус! — Я внезапно припомнил кое-что и буквально остолбенел.— Бог мой, Гиртман, ты хочешь сказать, что это и есть тот самый бронзовый павлин, которому поклоняются эти отвратительные дьяволопоклонники — езиды?
— Именно он! — Гиртман опьянел от тщеславия и торжества.— Это — Мелек-Таус, которого боится и ненавидит весь мусульманский мир, да и все христиане Востока в придачу! Значит, ты кое-что слышал о езидах?
— Я слышал великое множество самых невероятных историй,— ответил я.— Да и кто на Востоке их не слыхал? Я знаю об этой секте, которая поклоняется самому настоящему дьяволу, Сатане! Или, если воспользоваться именем, которым называют его жители Востока,— Шайтану. Легенды говорят, что гору Лахеш связывают с Маньчжурией семь башен. Эти башни являются земными обиталищами Шайтана, и живущие в этих башнях обмениваются вспышками света, которые несут заклинания, угрожающие сынам человеческим. Я слышал, что оплотом езидам служит город Шейх-Ад и, находящийся в горах, за Мосулом, и что они поклоняются этому бронзовому изображению как символу Шайтана и приносят ему жертвы в огромных подземельях, находящихся под храмом.
Гиртман кивнул.
— Верно. Несколько американцев, англичан и французов бывали в Баадри и видели замок Мира Бега, черного отца всех езидов, возвышающийся над городком. Некоторые побывали даже в Шейх-Ади и видели храм, сооруженный прямо в склоне горы. Ну, а что ты слышал о настоящем храме, который находится внизу, глубоко под землей?
Он снова торжествующе рассмеялся, и я услышал, как Али вполголоса призвал имя Аллаха.
— Моя мнимая гибель дала мне возможность пробраться туда,— продолжал Гиртман.— Я долго искал способ проникнуть в тайную цитадель дьяволопоклонников. А теперь, когда все считают, что Эрих Гиртман мертв, никто не признал бы меня в облике жалкого торговца-друза. Как бедный, низкорожденный друз, я легко проник в город езидов, потому что хотя друзы и не почитатели дьявола, они также не являются, как тебе известно, ни христианами, ни мусульманами. В Баадри я приехал на осле, нагруженном безделушками европейской работы, и прожил там довольно долго, перед тем как отважиться посетить Шейх-Ади. Я играл роль безвредного, болтливого и услужливого дурачка. Езиды презирали меня, но не питали в отношении меня никаких подозрений. И вот наконец я решился отправиться в Шейх-Ади, который находится всего в часе езды от Баадри. Дорога, ведущая туда, извивалась среди холмов и ущелий, а потом вывела к сказочному городу, пристроившемуся к склону горы Лахеша Проклятого. Я поселился в одной из пустых каменных хижин, построенных для того, чтобы служить жилищем паломникам. Вначале я даже не делал попыток войти во внешний храм. Когда наконец я это сделал, то старался вести себя робко, почтительно и, что особенно позабавило езидов, с воплями убежал прочь при виде огромной каменной змеи, стоящей на хвосте, находящейся во внутреннем дворе у входа в храм… Некоторые говорят, что езиды поклоняются этой змее. Я видел, как они совершают перед ней странные обряды, но отнюдь не она истинный символ Князя Тьмы! Этот символ — Мелек-Таус, бронзовый павлин, в которого, как гласит их предание, давным-давно вселился Шайтан… Я прожил в Шейх-Ади несколько месяцев. Это очень необычный город, и обитатели его — люди в высшей степени странные. Все представления и принципы, которые нам кажутся истинными и нормальными, там вывернуты наизнанку. Свет и повелители света отвратительны этим людям, а Зло и Боги Тьмы — их друзья и повелители. Езид не может произнести имя Шайтана; так повелевает Черная Книга их веры, свиток, который Сатана давным-давно продиктовал шейху Ади, основателю этого культа. Если вы произнесете перед езидом имя Сатаны, он обязан убить вас, а если это ему не удастся, то он покончит с собой. Живя в их городе, должно носить одежду и украшения синего цвета, поскольку Шайтану он противен. Однако вы можете свободно говорить о Мелек-Таусе, поскольку именно этим именем Шайтан позволяет называть себя тем, кто ему поклоняется… Что до семи Башен Зла, то я ничего не могу сказать о них. Только одну из них я видел воочию. Это была высокая, тонкая белая башня, возвышающаяся над городом. Когда на нее падали лучи Солнца, то крыша башни сверкала. Вернее будет сказать, что сверкал огромный золотой шар, находящийся на ее вершине. Я не сомневаюсь, что езиды использовали башню для подачи сигналов… Тщательно скрывая свой жгучий интерес за наивным любопытством невежественного торговца, я сумел убедиться в том, что храм — ширма, под ним скрывалось истинное святилище… Не один месяц мне пришлось ломать голову над тем, как попасть внутрь горы, да так, чтобы меня не схватили. Храм постоянно охраняло множество жрецов. Хотя они не возражали против того, чтобы я время от времени с благоговейным трепетом осматривал храм, я не осмеливался продемонстрировать, что хотя бы догадываюсь о существовании подземного святилища… Но наконец удобный случай представился. Весной езиды устраивают на открытом воздухе празднество, на котором могут присутствовать все желающие. Оно называется Праздником Башни, и, Бог свидетель, достаточно отвратительно. Белого быка, украсив цветами, приводят к Башне Зла. Там ему разрезают сонную артерию и водят вокруг Башни до тех пор, пока он не умирает, а его кровь при этом окрашивает докрасна все подножие Башни. На празднике присутствуют все езиды, и на это время храм остается без охраны… Я разработал план… В первую очередь я публично объявил, что покидаю город, и нагрузил свои немногочисленные вещи на осла. Когда я, разинув рот, следил за ходом праздника, котомка с моими товарами была у меня за спиной. Пока все наблюдали кровавое зрелище, я проскользнул к храму. Он, как я и предполагал, не охранялся. Через громадную арку я поспешил во двор, где находился вход. Я спустился по каменным ступеням, пошел в ворота и оказался во дворе с каменной змеей. Я проскользнул мимо нее, зловеще отливавшей черным, и вошел в огромный зал, который и был главным храмом. Его освещали масляные светильники. Там не было ни алтаря, ни капища. Зал был пуст. Одной из стен служил склон горы, к которой и было пристроено здание храма. В этой стене имелась дверь. Она была не заперта, и каменная лестница за ней вела вниз, в зал, служивший усыпальницей самого шейха Ади. Там находилась еще одна дверь. Я вновь спустился по каменным ступеням и на этот раз оказался в огромной пещере естественного происхождения — настолько огромной, что в царящих там сумерках я едва мог различить ее свод. Там я услышал звук, походивший на шум быстро текущей реки, и стал осторожно продвигаться вперед, освещая дорогу небольшим электрическим фонариком. После того как я некоторое время брел по туннелю во мраке, который едва рассеивал слабый свет моего фонаря, я повернул за угол и оказался в настоящем храме дьяволопок-лонников. Эта пещера показалась мне огромной. Ее освещали факелы толщиной с человеческое бедро, находившиеся в вырубленных нишах. Передо мной возвышался огромный алтарь, высеченный из какого-то алого камня. Он производил зловещее впечатление. Его покрывали темные пятна, а по бокам скалились ряды ухмыляющихся черепов, образовывавших причудливые фигуры. Где-то в темноте этой пещеры, вне мерцающего света факелов, бурлила река. Эта страшная картина настолько испугала меня, что я невольно содрогнулся при мысли о том, какая участь постигнет меня в случае поимки. Но я увидел то, за чем пришел. Вцепившись когтями в золотой брус, вделанный в камень алтаря, передо мной стоял Мелек-Таус! Я ринулся к нему, одним движением схватил и содрал его с насеста — при этом, под скрип петель и болтов, одна из плит пола позади алтаря сдвинулась, открывая находящийся под ней тайник! Когда я заглянул под металлические прутья, защищавшие вход, у меня перехватило дыхание. В свете фонарика перед моим изумленным взором предстали несметные сокровища! В восхищении я смотрел на груды золотых монет, отчеканенных, вероятно, во времена Александра Македонского; сверкающие драгоценные камни — алмазы, рубины, изумруды, сапфиры, топазы, наваленные как попало… Сокровища езидов! Я не стал тратить время на то, чтобы обнаружить, как открывается решетчатая дверь в тайник. И так я уже пробыл в подземелье дольше, чем следовало. Я ухватился за брус, с которого снял Мелек-Тауса, и потянул за него; плита скользнула на место. Я положил Мелек-Тауса в мешок и поспешил назад. И сделал это как раз вовремя. Когда я оказался во внешнем храме, то услышал шаги жреца. Вероятно, мерзкое богопротивное празднество закончилось… Жрец шел по залу. Нас разделял ряд колонн, скрываясь за которыми я смог незамеченным выбраться во двор. Но здесь мне повстречался жрец низшего ранга, который, вероятно что-то заподозрив, осведомился, почему я слоняюсь неподалеку от храма. Я ответил, что хочу покинуть Шейх-Ади и при-шел попрощаться с верховным жрецом, выразить благодарность за ту доброту, которую он проявил ко мне, и так далее, в духе принятой на Востоке цветистой вежливости. Это, похоже, удовлетворило жреца, но моя дурацкая ошибка вновь пробудила в нем подозрения. Поющая храм, чтобы скрыть свою нервозность — не поверю, что человек, увидевший подобное, не начнет нервничать! — я зажег сигарету; затем, не подумав, бросил горящую спичку и затоптал ее ногой. Тут же я заметил, как глаза жреца сузились от сомнений, разгоревшихся с новой силой. Я проклял себя. Огонь для Мелек-Тауса священен, и езидам издревле было запрещено плевать на пламя. Тем паче — топтать его. Ни один восточный человек не допустил бы в Шейх-Ади подобную ошибку. Даже у правоверного мусульманина хватило бы сообразительности поберечься от того, чтобы возбудить ярость езидов… Я поспешил вниз по холму и сделал так, что довольно много езидов увидели, как я отвязываю осла, стоявшего у двери моего жилища, затем, словно бы передумав, я снова привязал его и вошел в хижину. Это спасло мне жизнь. Вскоре после меня появился тот самый жрец, и ему сказали, что я все еще нахожусь у себя в хижине — разве у порога не привязан мой нагруженный осел? Так что жрец немного подождал, на случай, если я выйду —– но к тому времени я был далеко… Войдя в хижину, я выскользнул из нее сквозь пролом в задней стене, скрытый густым кустарником. Продравшись сквозь кусты, я спустился по склону, украл первую же попавшуюся лошадь и как безумный помчался прочь… Когда я приехал в Мосул, мои преследователи отставали от меня всего на несколько часов; но моя лошадь пала от усталости на окраине города. В Мосуле я изменил внешность и стал солидным, вызывающим почтение, турецким купцом. Затем я предпринял еще один дерзкий шаг — покинул Мосул ночью и по бездорожью направился в Дамаск. Поступок отчаянный, если учесть неспокойное положение в стране. Но благодаря своей маскировке мне удалось достичь цели… Однако мои преследователи каким-то образом вновь напали на мой след и преследовали меня до самых ворот Дамаска — но тогда я этого не знал. В Дамаске я снова сменил обличье, на этот раз сделавшись самим собой — Эрих Гиртман воскрес. Я полагал, что это совершенно запутает моих врагов. Тогда я не вполне представлял себе натуру езидов — их неослабевающую ненависть, которая гонит их, словно волков, по следу. Бог мой, один буддийский священник скрывался от них тридцать лет, но в конце концов… Так вот, накануне отъезда из Дамаска я обнаружил, что не обманул своих врагов. Вернувшись к своему собственному обличью, я лишь раскрыл им истинную личность человека, которого они преследуют, и это, должно быть, еще сильнее раздуло пламя их ярости, поскольку в Сирии Эриха Гиртмана не слишком любят. Но я укрылся от них — в Дамаске у меня есть друзья… Все-таки я сбил их с толку. Они не могли найти меня. Но некий дамасский купец, мой друг, сообщил мне, что езид, по описанию схожий с низшим жрецом Юрзедом, шныряет по пристаням Бейрута. Они ожидали, что я поспешу в ближайший западный порт, и, поскольку не смогли найти меня в Дамаске, решили ждать моего появления там. Однако я перехитрил их. Я был уверен, что они следят и за остальными портами — Хайфой, Яффой, Эль-Аришем и Порт-Саидом,— а я помчался в Иерусалим. Там я позволил себе небольшую передышку, пока какое-то шестое чувство не подсказало мне, что враги снова рядом. На базаре я увидел езидку, которая пялилась на меня. В ту же ночь я снова бежал. Переодевшись бедуином я, верхом на верблюде помчался на юг. Мои враги следовали за мной по пятам, словно стая горных волков. Господи, что это была за гонка! Я скакал день и ночь… Однажды они оказались настолько близко, что я слышал их верблюдов. Но я ускользнул опять — скорее благодаря удаче, чем умению,— и оказался в маленькой деревушке на берегу Красного моря. Там я снова стал Эрихом Гиртманом и сел пассажиром на грязное арабское суденышко, которое совершало рейсы по морю, занимаясь какими-то темными делами… Этим утром я сошел на берег в Джибути. Я не знал, что ты, Джон Малкэхи, находишься здесь, пока не увидел Али. А когда я говорил с ним… Бог ты мой! В базарной толпе я увидел покрытое шрамами лицо Юрзеда! Не думаю, что он заметил меня — только в этом мне и повезло. Когда же он прошел мимо, я имел глупость шепотом назвать твоему полоумному арабу его имя и занятие. Лицо этого глупца сделалось серым, и он стал переулками удирать от меня. Мне пришлось бежать за ним — потому что мне во что бы то ни стало надо было найти тебя. Готов биться об заклад, что это зрелище привлекло внимание людей, которые расскажут о нем моим врагам.
— Я помогу тебе всем, чем смогу,— сказал я.— Но что ты собираешься делать?
— Найти себе убежище! — воскликнул он.— Я хочу спрятаться там, где меня не смогут найти даже эти ищейки в человеческом облике! Затем я вступлю с ними в переговоры. У меня есть друзья на Востоке, а в руках у меня священный идол. Фанатики готовы дорого заплатить за то, чтобы вернуть его,— и они дорого заплатят! Выкупом за Мелек-Тауса будут все монеты, все слитки серебра, весь золотой песок, все драгоценные камни, которые я видел в тайнике под алтарем!
— Гиртман, ты сошел с ума! — воскликнул я.— Они никогда столько не заплатят!
— Заплатят! — Глаза моего гостя загорелись жадным блеском.— Эта бронзовая птица — их бог, и они должны заполучить его обратно — независимо от цены, которая для этого потребуется. Сначала они попытаются убить. Но я перехитрю их. Я сообразительнее, проворнее и хитрее всех езидов, вместе взятых, и я докажу это!
— Ну,— помедлив, сказал я,— начну с того, что, на мой взгляд, дело это дурно пахнет. Хотя если учесть крайнюю гнусность этого культа… Но и ты ничуть не лучше, поскольку пытаешься использовать темные суеверия, чтобы разбогатеть.
— Твое мнение меня не интересует,— пробурчал с досадой Гиртман.— Я беру то, чего мне хочется, и не позволю встать на моем пути никому… Ты всегда был глупцом, Джон Малкэхи, и в жизни руководствовался странными принципами. Ну, ты, если хочешь, можешь влачить и дальше жалкое существование в нищете и безвестности; я же, Эрих Гиртман, поступлю по-другому. Меня не интересует, что ты думаешь обо мне… Я хочу знать: поможешь ли ты мне выпутаться из этой переделки?
— Да, помогу,— ответил я.— В конце концов, ты — белый человек. По крайней мере, если не душа, то кожа уж точно белая. Кроме того, я перед тобой в долгу. Я обычно выполняю свои обязательства. Что ты хочешь?