Кокардас и Паспуаль
Шрифт:
Ворон ворону, говорят, глаз не выклюет. Это так, – а перья потрепать все-таки может.
В Лондоне очень кисло встретили французского принца, явившегося, по всей вероятности, чтобы вернуть себе хоть что-то из французского золота, переправленного через Ла-Манш.
Гибель Французского банка в результате аферы Лоу послужила прежде всего к выгоде Англии – и она не собиралась поступаться даже малой частью этой выгоды.
Гонзага хотел представиться при дворе, но первый министр Роберт Уолпол не допустил его. Министр, прежде всего, заботился, чтобы король Георг I не оказался замешан ни в каких
После этого Филиппа Мантуанского взяли под строгий надзор, и вскоре туманы Темзы ему окончательно опротивели.
Звезда Гонзага все более клонилась к закату, и он вынужден был признать это, хотя из самолюбия и не мог расписываться в неудачах перед своей шайкой. Знал обо всем лишь Пейроль – единственный, кто в лукавстве не уступал хозяину.
Однажды, когда принц в особенно дурном расположении духа мерил шагами кабинет, фактотум сказал ему:
– Монсенъор! Мне кажется, мы на ложном пути. Как нам здесь вести игру? Кругом такой туман, что собственных карт в руке не увидишь.
– Я и сам так полагаю, – отвечал Гонзага. – Но мы столько сил потратили на это путешествие, что надо хоть силой заставить судьбу повернуться к нам лицом – гнаться за ней дальше ниже моего достоинства. Мой принцип таков: надо всех принуждать повиноваться себе – и людей, и обстоятельства. В этом ключ к победе!
– Но в последнее время нам это не удается, монсеньор.
– Чума на тебя, Пейроль, с твоими замечаниями! Что ж, что нам не удается пробиться сразу в первый ряд. Встанем пока во второй, а там уж расчистим место.
– Для этого нужно много сил, а силы сохранили только мы с вами. Остальные…
– Остальные прикованы ко мне навсегда! – топнул ногой принц. – Они – марионетки, управляемые моей рукой. Без меня они ничто! Они повсюду последуют за мной – что им еще остается?
Фактотум покачал головой. Речь хозяина его не убедила.
– Спросите их самих, монсенъор. По моему мнению, если они и вправду марионетки, то и связывает их с вами ниточка, а не цепь.
– Что ж, пусть попробуют порвать эту ниточку!
– Но укрепить ее не помешает.
– Чем? Золотом? Они его не заслужили.
– Так пусть заслужат! Сейчас нам нужно не столько золото, сколько отвага.
– Ох, Пейроль, и горяч же ты нынче! Но я тебя знаю: ты ведь храбр только на словах.
– Каждому свое. Что дурного, если другие будут работать руками, а я головой…
– Кажется, сейчас все хотят быть головой вместо меня… – проворчал Гонзага.
– Извините, монсенъор, но, полагаю, от этого всем нам будет только лучше.
– Эй, мэтр Пейроль! – вскричал Гонзага, оскорбленный последней фразой. – Что это значит?
Но, поглядев на своего лицемерного интенданта повнимательнее, принц убедился: тот по-прежнему преисполнен почтения. Гонзага успокоился и продолжал:
– К чему столько околичностей? Ты что-то придумал? Тогда говори.
– У нас нет особых причин для спешки: однако я убежден, что нам нужно отсюда уезжать…
– В Италию, разумеется? Ведь ты ее имел в виду? Но должен тебя разочаровать: в этой стране нам делать нечего, все места там давно разобраны.
– Разве я говорил об Италии?
– Значит, в Голландию? Идея недурна, и об этом стоит поразмыслить. У тамошних торгашей сундуки ломятся от золота, и если найти к ним подход, то всегда можно поживиться.
– Вы ни на шаг не приблизились к разгадке, монсеньор. Я имел в виду совсем иное.
– Черт возьми! В таком случае говори прямо, иначе мы никогда не кончим.
Пейроль, скрестив руки на груди, выпрямил свое тощее тело и даже привстал на цыпочки, чтобы заглянуть хозяину в глаза, а затем не столько произнес, сколько выдохнул заветные слова:
– Нам надо ехать во Францию!
Теперь уже Филипп Мантуанский пристально посмотрел на своего фактотума.
– Дьявольщина! – промолвил он после секундного раздумья, и губы его искривились в усмешке. – Это было бы изрядной глупостью с нашей стороны. Недели не пройдет, как я окажусь в Бастилии, а ты в Шатле, и там у нас будет время поразмыслить, стоило ли покидать Лондон, чтобы увидеть прелестные берега Сены.
– Вы не созданы для Бастилии, монсеньор, равно как и я вполне могу обойтись без Шатле. Это пристанище для глупцов… Готов держать пари, что буду каждый день прогуливаться перед воротами обеих тюрем, но никому и в голову не придет, что мое место скорее внутри, чем снаружи.
– Любопытно узнать» каким образом ты этого достигнешь?
– Есть вполне надежный способ: стать неузнаваемым. Никто не должен знать, кто мы такие.
– Ты хочешь сказать, что нам придется прятаться в какой-нибудь лачуге, выходить только по ночам и сворачивать в сторону при виде городской стражи?
– Вовсе нет. Разве добрые парижские буржуа скрываются от кого-нибудь? Они безбоязненно ходят повсюду… и нам надо всего лишь войти в их круг. Представьте себе, что принцу Гонзага шестьдесят лет и он торгует сукном, тогда как его верному слуге двадцать, что не мешает ему бойко распродавать шарлатанские снадобья.
Филипп Мантуанский захохотал.
– Превосходный план, – сказал он, наконец, отсмеявшись, – изумительный план, у которого есть только один недостаток – это безумие чистейшей воды. Никогда я не слышал от тебя подобного вздора.
– Пусть будет так, – угрюмо произнес интендант, не скрывая раздражения. – Хотя я надеялся на другой исход… я все просчитал заранее и уверен в успехе, но, если вам так угодно, мы останемся здесь, и будем ждать, когда Лагардер вспомнит о нас, если, конечно, выберет время среди других важных дел…
– Черт возьми! К чему это ты завел речь о Лагардере?
– А может, лучше в Голландию отправиться, чтобы ему не так далеко было ехать, – продолжал Пейроль саркастическим тоном.
По правде говоря, интендант решился не отступать. Чувствуя, что на сей раз он превзошел своего господина в силе и отваге, Пейроль все поставил на карту и был готов даже пробудить гнев принца, лишь бы тот последовал его совету. Разрабатывая свой план, он напрягал все силы изощренного в коварстве ума: доводы за и против были тщательно взвешены, роли распределены, действия расписаны по дням и чуть ли не по часам. Замысел, достойный самого Макиавелли, не должен был пропасть втуне.