Кокардас и Паспуаль
Шрифт:
Гасконец уже собирался начать фантастическое повествование о подвигах, свершенных им с Паспуалем по ту сторону Пиренеев, но Руссо ловко воспользовался паузой: он умел наносить блестящие удары не только как фехтовальщик, но и как торговец.
– Кстати, об Испании, Кокардас! – воскликнул он. – У меня есть именно то, что тебе нужно: великолепный клинок прямо из Толедо! Гибкий, как тростник, длинный, как алебарда. Не знаю, кто его выковал, но гарда сделана самим Ченчеладором… От сердца отрываю! Любому другому шпага эта обошлась бы в кругленькую сумму.
Руссо
– Боже милосердный! – воскликнул он. – Дать такую игрушку сыну моего отца – значит вложить ему в руки молнию! Недели не пройдет, как клинок этот станет красным, словно полевой мак!
И он несколько раз взмахнул шпагой, атакуя воображаемых противников.
– Легка, как перышко, лысенький мой… Да это же невеста моих грез! Дьявол меня разрази! Не заламывай, мой славный! Если я не смогу ее купить, то украду, ей-богу, украду!
Руссо клинок достался всего за несколько солей, и, хотя он мог бы продать его за большие деньги какому-нибудь любителю хорошего оружия, ему не хотелось лишать гасконца радости. Цена оказалась более чем умеренной, и Кокардас согласился, не торгуясь.
– А вот тебе, брат Паспуаль, – сказал добродушный торговец, – нужно что-нибудь крепкое и основательное, проверенное в деле… И у меня есть такая рапира, только сегодня утром принесли. Похоже, она многих отправила на тот свет. Правда, у нее нет ножен, но это не беда… Подберем и их! Ну-ка, взгляни на эту красавицу!
Но едва оружейник достал шпагу, как Кокардас, выпучив глаза, разразился ужаснейшими проклятиями:
– Да ведь это моя Петронилья!
– Быть того не может, – сказал, улыбаясь, Руссо.
– Клянусь тебе! Черт возьми! Если бы я увидел ее не у тебя, а у кого-нибудь другого, то одним трупом на моем счету стало бы больше!
– Так ведь я-то купил ее, друг мой, – отвечал оружейник со смехом, – и, поверь мне, заплатил недешево. Так что теперь тебе придется возместить, мои расходы, а уж потом заниматься кровопусканиями.
– Что за мерзавец, продал ее?
– С виду нищий, с очень мерзкой рожей. Он сказал, что нашел клинок на Гранж-Бательер. Уж не там ли ты насаживал на вертел своих, проходимцев?
– Ад и дьявол! Да прохвосты попросту украли мою Петронилью!
Мэтр Руссо с любопытством взглянул на смущенную физиономию одного из самых разговорчивых своих покупателей, ибо тот, вопреки обыкновению, явно не желал входить в подробности исчезновения любимой рапиры, которую всегда именовал неразлучной своей подругой.
Брату Паспуалю также показалось весьма занятным это совпадение, и он втихомолку присматривался к товару в надежде, не отыщется ли сходным образом и его собственная шпага. Однако к Руссо он предпочитал не обращаться, поскольку опасался острого на язык торговца. Вскоре нормандцу попалась на глаза подходящая во всех отношениях рапира, и он поторопился приобрести ее, избежав благодаря этому неприятных расспросов.
Между тем Кокардас, пребывая в полном смятении, держал в руках две шпаги. Он был искренне привязан к старой, так как прошел с ней через множество испытаний и помнил, что она его не раз выручала, – однако при этом он не мог не признать, что новая намного ее превосходит. В душе гасконец сожалел, что нельзя носить одновременно рапиру и справа, и слева, – тогда он мог бы не расставаться ни с одной.
Руссо-младший умел мгновенно оценить ситуацию, извлекая выгоду из любых обстоятельств. Он сразу понял, что намечается третья сделка и что все трое покупателей не уйдут из лавки с пустыми руками.
– Не терзайся так, – сказал он вкрадчиво, – сейчас мы все уладим. Мне кажется, твоя старая подруга подойдет вот этому пареньку, который глаз не может оторвать от моего товара. А ты научишь его ценить Петронилью, да и сам всегда сможешь увидеть «изменницу» в деле, если, конечно, юноша принадлежит к числу твоих друзей.
Сердце Берришона забилось в радостной надежде. Разумеется, он был бы счастлив получить любую шпагу. Но стать наследником великого Кокардаса – это превосходило самые смелые его мечты! Гасконец же был по-прежнему задумчив и печален, как судья, которому предстоит вынести приговор близкому другу. Одно слово особенно потрясло его, хотя в справедливости обвинения нельзя было усомниться.
– Изменница! – молвил он со вздохом, глядя на былое орудие своей славы. – Дьявол меня разрази! Любезная моя Петронилья, кто бы мог ожидать от тебя такого поступка? Тяжко это сознавать, но вина твоя несомненна… Шпага Кокардаса, как жена Цезаря, должна быть выше подозрений! – В голосе его зазвучали слезы, но он добавил с неумолимой решимостью: – По праву мужа, чья честь оскорблена неверной супругой… Черт побери, любезная моя, я развожусь с тобой за это неслыханное предательство и недостойную измену!
Затем, оглядев со всех сторон Жана-Мари, словно желая удостовериться, что тот достоин носить прославленную рапиру, сурово наказанную за один-единственный проступок, он проговорил торжественным тоном, от которого, казалось, могли бы расчувствоваться даже камни:
– Малыш, вручаю ее тебе!
И он поднял клинок над головой с тревогой ожидавшего решения молодого человека, будто желая посвятить того в рыцари.
– Черт возьми! – воскликнул гасконец. – Когда ты убьешь столько же мерзавцев, сколько ею уже уложено, ты сможешь бесстрашно идти в любую сторону, куда захочешь – на север, на юг, на восток или на запад, подобно Кокардасу-младшему! Едва ты выхватишь ее из ножен, как твои противники содрогнутся… Берришон! С этой шпагой ты должен стать храбрецом!