Коко Шанель. Жизнь, рассказанная ею самой

Автор неизвестен

Я не желала заглядывать в глаза клиенткам, полагая, что вполне достаточно просто работы, Люсьена заламывала в отчаянье руки:

– Мадемуазель, вы испортите отношения со всеми, кто приносит вам деньги.

– Тогда носитесь с вашими клиентками сами! Я не буду выходить на примерки!

Я действительно долго пряталась, уже став достаточно известной, предпочитала отправлять в салон помощниц.

Закончилось все тем, что Люсьен хлопнула дверью. Вернуть ее смог только Кейпел (разве можно отказать такому

мужчине!). Мы помирились, но, думаю, ей было очень тяжело.

Говорят, со мной тяжело до сих пор. Оправдание одно, хотя с чего это мне оправдываться? Я требую с остальных ничуть не меньше, чем с себя. И если я, теперь уже Великая Мадемуазель, могу часами простаивать на коленях или топтаться с ножницами в руках вокруг манекенщицы, подгоняя и подгоняя модель, чтобы сидело идеально, то почему эта манекенщица не может пару часов постоять спокойно и не орать, как резаная, когда булавка случайно задевает ее драгоценное тело? Я понимаю, что больно, но у меня уже руки не те, они дрожат и болят…

А мои швеи? Остаться вечером, чтобы переделать, потому что я поняла, как надо, не уговоришь. У них семьи…

Помню, у Дягилева был такой прием: когда у балета что-то категорически «не шло», а время репетиции уже заканчивалось и оркестранты начинали собирать ноты, к пюпитру бочком выходил Дягилев, из-под опущенных ресниц оглядывал оркестрантов и умоляюще спрашивал:

– Господа… вы же любите свою работу?

Господа с сокрушенными вздохами раскладывали ноты снова. Репетиция продолжалась до тех пор, пока сам Дяг не засыпал в партере от усталости…

Вот это работа! А если исправлять посадку рукава, думая при этом, что приготовить на ужин, рукав никогда не сядет хорошо. Может, я и стала Великой Мадемуазель, потому что мне некого кормить ужином?

Наверное, так и есть. Я заплатила за счастье работать счастьем иметь семью. Но доведись выбирать снова, я снова выбрала бы работу. Настоящее дело требует очень многого, поэтому, намереваясь заняться настоящим делом, будьте готовы забыть обо всем остальном, иначе не получится ни дела, ни этого остального.

Чековая книжка… У меня была чековая книжка! Стоило поставить подпись, вырвать листок и готово – любой товар мог быть оплачен.

Бой хохотал надо мной, наблюдая, как я, высунув язык, тренирую и тренирую руку, чтобы подпись получалась красивая, одновременно уверенная и изящная.

Я осторожно поинтересовалась:

– А на счету много денег?

– Достаточно. Кстати, все доходы от продаж будут перечисляться именно на этот счет. Отвыкай расплачиваться наличными.

Я снова взвизгнула от восторга.

Как же мне нравилось расплачиваться чеком… В магазинах я с важным видом объявляла о том, что заплачу именно так, и лихо выписывала нужную сумму. Знаете, это совсем

иное ощущение, чем доставать из кошелька бумажные деньги, даже если тех много. Пачка банкнот не производит такого впечатления, как лихая роспись в чековой книжке.

И на душе легче, потому что отдавать купюры просто жалко, я слишком хорошо знала цену труда, в них вложенного.

Однако идиллия продлилась недолго. Именно из-за книжки у нас состоялась первая (и последняя) ссора с Боем. Вернее, он меня успокаивал, а я…

Я не задумывалась, сколько денег на счету, а потому спокойно купила роскошные лакированные ширмы от Кормонделя. Бой промолчал, просто похвалив покупку, но на следующий день, когда мы направлялись в кафе, мягко посетовал, что ему звонили из банка по поводу превышения мной кредита.

– Тебе звонили по поводу моей чековой книжки?

– Дорогая, ничего страшного, просто, когда делаешь крупные покупки, предупреждай сначала меня…

Я даже дышать перестала от понимания реального положения дел. Ему звонили… Это могло означать только одно: деньги, что есть, вернее, были на счету, не мои, а его! Бой открыл мне кредит, и я тратила его деньги. ЕГО деньги!

Дальше была настоящая истерика, причины которой Кейпел никак не мог уяснить. Стараясь меня успокоить, он уверял, что переведет на мой счет столько, сколько понадобится, что у него достаточно средств не то что на лакированные ширмы, но и на весь лакированный Париж. Будет мало – заработает еще.

И тут меня прорвало:

– Я должна зарабатывать сама! Сама, понимаешь?!

– Зачем? Возись со своими моделями ради удовольствия.

И снова истерика:

– Я думала, ты принимаешь меня всерьез!

– Конечно, Габриэль. Я просто не хочу, чтобы ты слишком много времени тратила на работу.

– А я не хочу, чтобы меня кто-то содержал. Даже ты, пойми! Я не содержанка!

Ему пришлось успокаивать меня долго. Теперь я понимала, почему Бальсан противился моей самостоятельности в Париже, а Кейпел нет. Бой оказался хитрей. Этьен не мог позволить, чтобы я работала, а деньги я бы не брала. Кейпел тоже не желал этого, но он меня перехитрил, сделал вид, что зарабатываю сама.

Быть содержанкой и не догадываться об этом! Слезы снова полились ручьем.

Закончилось все обещанием:

– Я буду много работать и осторожно тратить.

– Со вторым согласен, с первым нет.

Но я не обращала внимания на возражения.

– Я все верну тебе, Бой, до франка верну.

Теперь возмутился он:

– С ума сошла?! Ты обижаешь меня.

– А ты меня. Я хочу быть самостоятельной и сама зарабатывать на жизнь. И тебе придется с этим желанием считаться!

Некоторое время Кейпел внимательно изучал мою физиономию, потом сокрушенно вздохнул: