Кокон

Посняков Андрей

Надсмотрщики были набраны почти сплошь из люмпенов или людей крайне левых взглядов, пусть даже неосознаваемых как левые и, уж тем паче, несформулированных. Однако все эти люди, в старые добрые времена предпочитавшие сидеть на пособии по безработице (как они говорили, «стоять на бирже») и выпрашивать у государства подачки, утробно ненавидели всех более-менее успешных людей… Теперь настало их время! Ох и куражились…

Тихомиров уже начал потихоньку привыкать, уже и руки, и спина меньше болели, и норму кое-как выполнял, за

что и получал меньше ударов — били здесь всех, всегда и по любому поводу.

И вот уже снова долгожданный звон. Последняя тачка — на этот раз Максим оказался внизу, пришлось поторопиться.

Ужин. Скудный — какая-то сильно подгоревшая каша… пшенка что ли…

Барак… точнее сказать, бывший склад, именно отсюда Тихомиров некогда вызволял Петровича… грубо сколоченные из неструганых досок нары. Все правильно — не Куршевель здесь и даже не Турция.

Растянувшись на нарах, молодой человек изо всех сил старался не смежить глаза, повторяя:

— Je suis, tu es, il, elle est, nous sommes…

— Слышь, чего ты там шепчешь-то? Молишься что ли?

Максим повернул голову, встретившись взглядом с молодым изможденным парнем с узким лицом. Кажется, новенький. Потому еще и разговаривает.

— Я тоже много молитв знаю. Раньше в молитвенный дом ходил, к баптистам… потом, правда, разонравилось…

Тихомиров молчал. И не потому, что неохота было говорить, — парень вполне мог оказаться подсадной уткой, бывали случаи… Впрочем, этот быстро отстал, отвернулся. Зашелестел чем-то… Неужели газету пронес? Или даже книгу?

Точно — книга. Маленькая такая брошюрка — оглянувшись, парень поспешно спрятал ее в карман. Ну конечно, в бараке сейчас читать не будешь — темно.

Интересно, как он ее пронес? Или уже здесь подобрал, на стройке? Какое-нибудь никому не нужное руководство по технике безопасности труда.

А парень уже шептал что-то, тихо-тихо. Но Тихомиров услышал…

Les hauts talons luttaient avec les longues jupes, En sorte que, selon le terrain et le vent, Parfois luisaient des bas de jambs, trop souvent Interceptes! — et nous aimions ce jeu de dupes, —

тихим шепотом нараспев читал парень.

Поль Верлен!

Максим улыбнулся — эти стихи они когда то учили в обществе дружбы.

Их юбки длинные боролись с каблуками, А нам дорогою сам ветер помогал: Мы ножки девочек буравили глазами, Нам страшно нравился дурной игры накал, —

тут же перевел незнакомец. И, чуть помолчав, спросил:

— Вы меня не помните, Максим Андреевич?

Тихомиров вздрогнул:

— Нет.

— А я вас — очень хорошо.

Вы еще в совете общества были, ну, русско-французского. А я приходил… от пятой школы. Как раз тогда в десятом учился. Юрий меня зовут.

Максим покачал головой — кажется, он вспомнил этого юношу. Такая вот неожиданная вышла встреча. Впрочем, почему ж неожиданная? Город-то маленький, и странно, что здесь, в этом гнусном мини-гулаге, Тихомиров не видел знакомых. Может, потому и не видел, что не хотел смотреть?

— Глафиру Матвеевну помните? Библиотекаря?

— Помню… Она, кстати, где?

— Где-то в деревне, у родственников, кажется, Софья Евграфовна ее пригласила… говорят, так вдвоем там и живут.

— Кто говорит?

— Говорят…

— А вы как сюда попали? И что у вас за книжка?

— Меня просто схватили, как многих здесь. Как вас. А книжка — Верлен. Почему-то забыли обыскать. Вот, сохранил. Не посоветуете, куда спрятать? Не хотелось бы, чтоб отобрали.

Макс ухмыльнулся:

— Подумаем. Ты наизусть, что ли, шпаришь?

— Да нет… Здесь вон, в щелочку, свет. Ой… что-то живот схватило… — Парнишка вдруг скрючился.

— Ничего удивительного, после такой-то пищи, — шепнул Максим. — Вы попроситесь в сортир. Только тихо — спят все.

— А пустят?

— Куда денутся.

— Хорошо… сил уж нет терпеть.

Парень спрыгнул с нар и неожиданно протянул Тихомирову книжку:

— Подержите пока…

И тихонько пробрался к двери, постучал, стараясь не разбудить спящих, что-то зашептал. Послышался скрип… Луч висящего над входом в склад фонаря на миг упал на пол… И снова тьма…

И опять скрип… И чья-то тень. Вернулся Юрий? Что-то быстро…

И вдруг — яркий лучи фонарей — по глазам!

— Этот?

— Да, он… Посмотрите внимательней.

Юрий!

Именно он стоял сейчас вместе с надсмотрщиками, стоял и ухмылялся.

Вот уже сильные руки сдернули Макса с нар, скрутили, выволокли на двор, не забыв прихватить книжку…

— Эта, что ль, хрень?

— Да-да, она…

Эх, Юра, Юра… Иудой тебе надо зваться!

— Да тут не по-нашему!

— Это французский поэт Поль Верлен.

— Поэт? Или ты! Этот черт, значит, антиллегент?! Умней всех быть хочет? Ну, тля!

Гнусный глухой хохот. И удар… По почкам…

— Спасибо тебе, Юра!

— Не за что, Максим Андреевич! Просто я очень хочу жить… А здесь, в котловане, сдох бы. Теперь-то нет — обещали перевести в цеха. Так что не обижайтесь, Максим Андреевич, — ничего личного. Не вам бы — так кому другому подбросил. Но сподручнее получилось — вам.

— Ладно, хватит болтать! Обоих пока в карцеры!

— Господи… А меня-то за что?!

— Утром управляющий разберется, а мы люди маленькие.

И Макса, и незадачливого провокатора Юру, выкрутив руки, потащили к дальнему складу — там располагались небольшие чуланы-карцеры.