Кольцо приключений. Книга 6. Кольцо любви
Шрифт:
Посмотрим, кто быстрее, милиционер достанет свой шпалер или я перезаряжу свой и умчусь обратно на мызу, как дьявол на голову тех, кто стоит и озирается от моего исчезновения.
Я сделал быстрее. Выкинул пустую обойму, а в немецком пистолете это делается легко, нажимаешь большим пальцем кнопку, и магазин вываливается сам, если он не погнут и не сильно загрязнен, вставил снаряженный магазин, перстень три с половиной оборота назад и снова я на мызе с яростными немецкими матами и пистолетом в правой руке. Я успел произвести только два выстрела, как все нападавшие на меня подхватились и побежали в разные стороны.
У меня
– Сударь, да как же это так, – сокрушался мой верный спутник, – неужели нельзя было подождать с полчасика, мы бы так им вместе врезали, что эта мыза превратилась в самое безопасное место во всей Пруссии.
– Франц, только без мародерства, – только успел я сказать я и отключился.
Я спал и не спал. Мне снились какие-то люди. Потом мне снился какой-то вал как будто из ваты, увеличивающий в размерах и крутящийся все быстрее, догоняя меня и подминая под себя. Я чувствовал, что кто-то обливает меня водой, вытаскивает из-под меня простыню, меняет на мне одежду, поит чем-то горьким, кладет на лоб что-то холодное.
И, наконец, я проснулся. Было утро. Около моей руки на постели лежала женская голова с распущенными волосами. Я погладил ее, и голова повернулась ко мне. Это была Елизавета. Она стояла на коленях у кровати, положив голову на мою руку. Она что-то говорила мне, но я ее не понимал. Так, отдельные слова из немецкого, что помнились со школы. Я схватился за правое ухо и почувствовал, что нет лингвафона.
– Франц, – закричал я.
Франц появился мгновенно. Я показал ему на ухо, и он подал мне приспособление, без которого я глух и нем. Другой бы выкинул какую-то штуковину, бывшую в моем ухе, а этот ничего не выкинет зря.
– … Владимир, я так рада, что ты жив, – начал я понимать голос Елизаветы.
– Я жив, – сказал я, – но я такой голодный, что съем сейчас любого, кто подойдет ко мне ближе чем на полметра. Откуда ты появилась и долго здесь находишься?
– Франц сразу послал за мной, и я здесь уже два дня, а ты целую неделю находился на грани между светом и тьмой и никто не мог сказать, в какой стороне ты останешься, – говорила Елизавета и по ее улыбающемуся лицу текли слезы.
Глава 38
В схватке я потерял немало крови, какая-то инфекция проникла в мой организм, и я несколько дней был в бреду. Вызванный лекарь сказал, что у меня вряд ли есть шанс выжить. Спасибо Францу. Он видел лекарства в моей аптечке, видел, как я их применял и только когда лекарь сказал, что шансов никаких, набрал в шприц двойную дозу противостолбнячной сыворотки, воткнул в меня иглу и ввел лекарство, а затем стал кормить таблетками, которые там были. А были там таблетки с антибиотиками и противовоспалительными средствами на случай простуды. Так что Францу я обязан своей жизнью.
– Сударь, мызу я купил на ваше имя и выгнал бывших собственников как разбойников и скупщиков краденого. Прислуга нанята мною. Так что распоряжайтесь смело в своем доме, – доложил мой руководитель хозяйства.
– Франц, я дарю тебе эту мызу, – сказал я.
– Сударь, я прошу вас сдать мызу в аренду моему другу по лесным скитаниям с ежегодной выплатой вам десяти процентов от всей выручки, – ответил мой друг. – И человек будет к хозяйству пристроен, и хозяйство будет иметь, по лесам шастать перестанет и даст работу другим друзьям, вместе с которыми мы прогнали разбойников.
– Согласен, – сказал я, – готовь бумагу, я подпишу.
– А подписывайте сразу, ваше сиятельство, – сказал Франц, – я эту бумагу давно приготовил, и он подал мне бумагу – договор об аренде – и мою шариковую ручку (молодец, что проверил карманы моей одежды).
Я подписал договор и ручку подарил Францу.
– Франц, – сказал я, – вот этой ручкой ты подпишешь ведомость, по которой перечислишь первый миллион золотых марок в немецкий промышленный банк. А потом начнешь делать такие же ручки и заработаешь целый миллиард.
– Спасибо, сударь, я так и сделаю, а ручкой буду подписывать только самые важные документы, – серьезно ответил мой Франц. Я знаю, что Франц Ротшильд еще покажет себя.
Елизавета постоянно была со мной, кормила с ложечки и под руку выводила гулять на улицу.
– Владимир, что за странная одежда была на тебе? – спросила как-то она. – Не означает ли эта одежда то, что ты не останешься здесь, и мне придется всю жизнь быть одной…
– Ты не будешь одна, – сказал я тихо, обняв ее за плечи, – ты всегда будешь в моем сердце, а мне нужно будет вернуться туда, откуда я пришел.
– Расскажи мне о твоем мире, – попросила Елизавета, – когда ты уйдешь, я буду представлять этот мир и нас вместе в этом мире.
– Я даже не знаю, что рассказать о моем мире. Не думаю, что тебе этот мир понравится, и я не знаю, сможешь ли ты прижиться в этом мире, – с сомнением сказал я.
– Мне кажется, что любой мир, в котором существуешь ты – прекрасен, – не сдавалась Елизавета.
– Хорошо, – сказал я, – я расскажу тебе о своем мире, но ты должна знать, что и в моем мире я такой же, как и сегодня рядом с тобой. Мой мир находится здесь же, но через триста пятьдесят лет. За это время прошло много войн, революций, великих потрясений, государства увеличивались в размерах и распадались на части, дворянство исчезло, все люди стали равными, но на место дворянства вышла элита и номенклатура, составленная из разбогатевших студиозусов, крестьян, выслужившихся солдат, служителей культа и политических партий. Герцоги превратились в губернаторов, короли в президентов, которых выбирают все граждане за посулы и обещания, что при нем и больше ни при ком они станут жить как сыры в масле. И народ голосует, радуется, потом плюётся, ждет времени, когда придет другой с красивыми посулами, чтобы проголосовать за него.
– И у этих людей нет никакой родословной? – удивилась Елизавета.
– Есть, но очень скромная, и чем скромнее родословная, тем больше шансов, что его изберет народ, называемый на греческий манер электоратом. Главное, чтобы оракульские способности были на высоте, – продолжал я. – Все страны делятся по пропорции двадцать на восемьдесят. Двадцать процентов населения получают восемьдесят процентов всего созданного на земле, а восьмидесяти процентам населения остается двадцать процентов всего оставшегося.