Кольцо призрака
Шрифт:
– Андрей, что-то ты больно крут сегодня, – нарочито спокойный голос Ильи. – Что, собственно, происходит?
– А ничего, шуточки наши, как всегда, – с привычной развязностью завертелся Лапоть. – Ну, может, ляпнул я чего. Так это я по простоте, прост я, прост потому что.
Анна на цыпочках прошла на кухню. Там пальцы Любы-Любани витали, священнодействовали над зеленовато-мглистым подносом, размером с целый стол, не меньше. Тусклое серебро было все в лягушиных крапинах, в болотных подтеках и разводах. Но Люба-Любаня вмиг закрыла мертвое зеркало подноса, расставив на нем приготовленные уже блюдца,
– Сколько еды, Люба! Откуда? А я не знала, чем народ кормить, – обрадовалась Анна. – И поднос какой! Где он был? Я его не видела.
Люба-Любаня ничего не ответила, так была занята. В ушах у нее покачивались неведомо откуда взявшиеся серьги-раковины. Она вытянула из буфета незаметный ящик, достала тяжелые старинные вилки.
– Для курицы, для ветчины, для рыбы, – радостно и деловито перечислила она, а тяжелые вилки звякали о поднос. В голосе Любы-Любани не кончалась победная сочность, сами собой пробивались четкие танцевальные ритмы.
– Ларочка девочка нежная. Фигурное катание – обязательно. Музыка тоже. А квартира? Выложилась на ремонт, зато теперь все супер, отдыхаю. Что за жизнь пошла! Все надо. Люстра. Хрусталь. Еще зуб заболел, плюнула, черт с ними, с деньгами, пошла к частнику. Металлокерамика. Дорого…
Тут откуда-то в луч солнца попали нахальные рыжие брюки – Лапоть.
– Зачем поднос взяла? – удушливо прохрипел он. – Расхозяйничалась, дура.
– Тебя не спросила! – огрызнулась Люба-Любаня, эластично выпрямляя красивое тело, с откровенной ненавистью глядя на Лаптя.
– Ах ты… – Лапоть перекусил и сплюнул конец фразы, быстро и косо глянув на Анну.
– А ты, гляжу, невысоко тут прыгаешь, – не спеша, с торжеством пропела ему в лицо Люба-Любаня.
– Сколько всего ползает в этом году! – просипел Лапоть.
Божья коровка выпуклой каплей текла по столу.
– Смотри, в жратву попадет!
Он схватил глянцевый журнал, перегнул пополам, прицельно с удовольствием шлепнул по крошечной лаковой коробочке. Короткий хруст, и Лапоть отбросил журнал с раздавленной божьей коровкой.
– Анна, что так долго? – Андрей стоял на пороге кухни. – О, девочки, молодцы!
Лапоть расплылся довольной улыбкой, парадно поднял огромный поднос, так что руки его растянулись в стороны до невозможности. Оттопырив зад, лакейски семеня, потащил тяжелый поднос в комнату.
– Только чай заварю, – Анна с нежностью поглядела на Андрея.
Когда она вошла в комнату, все сидели за круглым столом, ожидая ее. Ларочка прислонилась к широкому колену Ильи, недовольно хмуря чистый стеклянный лоб. Какая-то мысль рыбкой проплыла над упрямо насупленными бровями. Лапоть пристроился в кресле рядом с Андреем, вальяжно откинулся, жирно развалил в стороны рыжие колени. Люба-Любаня сунула в рот тонкую сигарету, и сигарета тотчас же сама раскурилась от рубиновых угольков ее губ. Анну встретил
– Анна, а ты где сядешь? Что расселся, козел? – резко повернулся Андрей к Лаптю.
Лапоть с удовольствием хихикнул, давая понять, что провел-таки Андрея, нарочно по-барски развалившись в кресле. Он взлетел вверх и, не касаясь локтя Анны, но все же воздушно поддерживая ее, угодливо усадил рядом с Андреем.
– Ну, Андрюша, с твоим новым знакомством! – Люба-Любаня подняла рюмку. Обжигали угольки ее улыбки. Влага, выплеснувшись из раковин, веяла свежестью. – Ларочка, возьми бутерброд с рыбкой.
– Не хочу.
– Ну с ветчинкой, ветчинкой.
– Не хочу! – выпятила губы Ларочка, потянулась к Андрею, голосок стал острым, неразборчивым. – Дядя Андрюша, дай шоколадку. Как тогда…
Андрей, похоже, даже не расслышал птичьего посвиста, даже не повернул головы.
– Вот будем пить чай, я тебе дам, – наклонилась к девочке Анна. Но Ларочкины глаза только полыхнули черным.
– Хорошо как! Налей еще коньяку, Андрюша, – отдыхая, просторно вздохнула Люба-Любаня. – Не знаю. Зуб чего-то. Прополощу коньяком. Говорят, помогает. Какой-то серый стал, а не болит. Гниет, что ли? У Ларки тоже один зуб, как у меня, совсем серый. Да ерунда, все равно он у нее скоро выпадет. Молочный. – Не боясь обжечься, ухватилась прямо за раскаленный уголек, только что вытащенный из костра, потянула край губы кверху. – Ребята, заметно?
– Закрой пасть, – неожиданно грубо, хотя и вполголоса сказал Лапоть и тут же вовсю захрустел куриной ножкой. Капля жира, пронеся в себе мгновение жизни луча, упала ему на колено и растеклась оливковым пятном. «В чистку, в чистку теперь брюки», – злорадно подумала Анна.
– Ты бы полегче, Эдик, а? – лениво протянул Илья. – А вообще-то засиделись мы. Пора!
– Что вы! – искренне огорчилась Анна. – А чай? Торт даже не разрезали. Нет, нет. Рано еще. Куда?
– Лапоть, кто будет дверь закрывать? – с непонятным Анне раздражением сказал Андрей. Лапоть тут же по-петушиному растопырил локти, скакнул к двери, даже не дотронулся до нее, дунул, что ли, шепнул, и дверь тут же плотно закрылась.
– Духотища же, – пожал круглым и плотным плечом Илья. – Накурили. Давайте окно откроем!
– Нет, – сказал Андрей.
– У нас теперь всегда так, – улыбка появилась на губах Анны. – Андрюша все время двери закрывает и шторы задергивает. – Анна доверчиво открывала полные счастья маленькие секреты.
Илья сконфуженно кашлянул в ладонь, но и это не могло остановить Анну.
– Мы даже завтракаем – свечи зажигаем или лампу у тахты…
– Как интересно! – протянула Люба-Любаня, кривя полыхающие губы. Серьги-раковины раскрылись, выпустив знобкий холодок.
– Дядя Андрюша! – вдруг пронзительно резанул воздух голос Ларочки. Голос на миг сбился, оборвался, но она собралась с силами, заторопилась снова, уже с отчаянностью, с вызовом, хмуря детские слабые брови. Слова ее звонко упали в пустое пространство. – Дядя Андрюша, давай поиграем. В кристаллик! Ты мне его давал… когда мама уходила. Ну, дядя Андрюша же! Хочу кристаллик!
Лапоть с шипением втянул воздух в растянутую щель рта. Ларочка приподнялась на коленях. В голосе ее задрожали готовые слезы.