Кольцо с тайной надписью
Шрифт:
Обычно свидетели подписываются, почти не глядя, довольные тем, что могут уйти восвояси, но не таков был Березин. Он тщательно прочитал текст и поднял на меня глаза.
– Тут написано: «находят себе богатого человека», а я сказал «денежное вымя». И далее: приревновала «другая женщина», а я сказал «дамочка».
– Вообще-то это почти одно и то же, – сказал Ласточкин.
– В том-то и дело, что почти, – отозвался Березин, но протокол все-таки подписал.
Когда он наконец удалился, мы вздохнули с облегчением и пригласили последнего поклонника Караваевой, Савелия Рытобора.
По его словам, он поддерживал с Настей исключительно дружеские отношения, так как хорошо знал когда-то ее деда-академика. Когда же Ласточкин зачитал вслух некоторые эсэмэски, которые он посылал внучке своего старого друга, Рытобор смущенно потупился и признался, что это у него такой фамильярный стиль общения. Ласточкин не стал настаивать и сразу же перешел к сути дела.
Да, у него есть алиби. Он был с друзьями на рыбалке за сто сорок пять верст от Москвы, и его там видело по меньшей мере три десятка человек.
Нет, Насте никто не угрожал.
Нет, он понятия не имеет, кто мог ее убить. И вообще, Настю все любили (при этих словах Ласточкин заметно поморщился).
– Расскажите мне об Инне Василевской, – попросил капитан.
Инна Петровна – прекрасная женщина, очень хорошая. Само совершенство.
– Вы знали, что она сидела за организацию борделя?
Выяснилось, что сама Инна Петровна популяризовала среди знакомых другую версию: она-де была известна своими диссидентскими убеждениями, и на нее навесили шитое белыми нитками обвинение. Бедная женщина пострадала за правду, свободу, равенство и братство.
– Говорят, она была должна Насте около ста тысяч, – пустил Ласточкин пробный шар. От Левицкого мы уже знали, что Василевская брала у Насти деньги, но точной суммы он не знал или не захотел назвать.
– О, – потупился Рытобор, – всего восемьдесят тысяч долларов!
Ласточкин кашлянул, чтобы скрыть смущение. Я тоже, признаться, была немало удивлена. восемьдесят тысяч! Да за такую сумму можно убить кого угодно, где угодно и когда угодно.
– Неужели вы думаете, что Инна Петровна…
– Мы ничего не думаем, – прервал его Ласточкин, – мы проверяем все версии.
– Тогда, – с победным видом заметил Рытобор, – вам надо прежде всего проверить некоего поэта Берестова.
– Почему именно его? – насупился капитан.
– Да потому, – безмятежно ответил Рытобор, – что все свое имущество Настя завещала именно ему.
Глава 15. Не будитеспящего мента
– Тупик, – мрачно констатировал Ласточкин через полчаса после того, как Савелий Рытобор покинул наше отделение.
– Ну почему, – несмело заметила я, – по-моему, мы, наоборот, продвинулись вперед.
– Шаг вперед, два шага назад, – проворчал мой напарник.
– Однако кое-что все-таки прояснилось.
– Например?
– Появились серьезные мотивы, Паша! Инна Василевская и восемьдесят тысяч долларов, которые она, судя по всему, и не думала
– Ни черта она не видела, – взорвался Ласточкин, – старая полуслепая тетеря! Знаю я цену этим свидетельским показаниям; блин, слава богу, достаточно я в полиции дерьмо хлебал! Иной соврет, просто чтобы весу придать в собственных глазах, а потом в лицо тебе смеется: товарищ опер, что же вы мне поверили? Или попадется какая-нибудь дура-фантазерка, которой вечно все чудится и которая всегда все предчувствует – у нее, видите ли, интуиция, а сама не видит, что собственный муж спит с соседкой! Что твоя свидетельница видела? Незнакомый человек, который бегом спускался по лестнице откуда-то сверху. Откуда? Из квартиры Насти Караваевой? И с того ли вообще этажа? И в тот ли это было день? Может, она все перепутала и на самом деле это черт знает когда было!
– Но четверо человек, – упорно гнула я свою линию, – все-таки похожи на того, кого свидетельница видела! Владимир Берестов, поэт, Иван Судейкин, у которого беременная жена и который боится, как бы она не узнала о его шашнях, Аркадий Багратионов – мы сами с тобой видели, что это за тип, и Анатолий Березин с его не слишком впечатляющим алиби.
– А еще есть Маша Олейникова, которая по телефону открытым текстом грозилась убить свою подружку, – перебил меня Ласточкин, – и на нее, кстати, очень многие указывают как на возможную убийцу. Кроме того, мне покоя не дают слова Насти о том, что ее кто-то обманул. Может, в этом все и дело.
– Слушай, – медленно сказала я, – а она случайно не была беременна?
Мы поглядели друг на друга, и Ласточкин сел на телефон – вызванивать патологоанатома, который проводил вскрытие.
– Ну, что? – спросила я, когда мой напарник повесил трубку.
Капитан покачал головой.
– Нет. Твое предположение не подтвердилось.
– Что еще он сказал?
– То же, что мы уже знали. Удары беспорядочно наносились каким-то острым предметом типа ножа. Умерла она не сразу, а, судя по всему, только через несколько минут. Смерть наступила от внутреннего кровоизлияния. Вердикт Константина – действовал не профессионал, правша, судя по силе ударов, мужчина. Впрочем, он оговорился, что это могла быть и женщина в амоке, как он выразился.
– В состоянии ярости?
– Ну да.
Ласточкин сидел, хмурясь, и покусывал изнутри нижнюю губу.
– Вижу, тебе бы хотелось, чтобы это была Маша, – внезапно сказала я.
– А тебе – чтобы это оказался поэт, – усмехнулся он.
– Давай устроим перерыв, – предложила я. – Перекусим и выбросим это дело из головы. Слишком много людей, слишком много информации. Сразу и не разберешься.
Ласточкин кивнул и поднялся с места.
Лиловый попугай смертельно устал. У него болели крылья, и за последние несколько часов ему удалось только напиться водицы из фонтана. Но мальчишки, крутившиеся на площади, стали показывать на него пальцами, брызгаться водой, и он улетел.