Кольцо странника
Шрифт:
– Молодец ты, парень, – высказал как-то Всеславу. – Горело у меня сердце против тебя, а теперь вижу – лучшего мужа своей внученьке я бы и не пожелал!
Всеслав знал, как скуп старый жрец на похвалу, оттого тепло стало у него на душе. Одно тревожило его – подходило время Ладе разрешиться от бремени.
– А ты не боишься? – спросил он как-то у жены, когда зашла речь о приближающемся событии.
– Чего? – искренне удивилась Лада.
– Да вот... рожать?
– А чего тут бояться? Все рожают, и ничего. Вот еще что выдумал!
Но Лада кривила душой. Конечно же, она боялась, но мужа пугать не хотела.
...Как-то в первый месяц весны Всеслав пошел к жреческому капищу – помочь деду поправить землянку, а к Ладе забежала Рада. Вместе они состряпали обед. Подруга помогала Ладе – чтоб не ворочала она тяжелые горшки, не возилась подолгу у пышущей жаром печки. Женщины весело болтали, но вдруг Лада согнулась надвое от боли, опоясавшей поясницу. Боль зарождалась под сердцем, сводила ноги – но то была сладкая боль. Новая жизнь стремилась, рвалась на свет...
– Что? Началось? – вскрикнула Рада, увидев искаженное страданием лицо подруги.
– Да, вроде бы... – простонала Лада, но тут же боль прекратилась, словно и не было. – А может, просто живот прихватило?
– Я побегу за повитухой, – испуганно шепнула Рада и кинулась к дверям.
Боль не возвращалась, и Лада решила, что еще успеет достать из печи хлеб. Сгорит ведь, пока суд да дело, и Всеслав, вернувшись домой, не найдет чем закусить после тяжелой работы!
Она успела еще достать хлеб, положить его на стол и прикрыть чистым холстинным утиральником, но боль внезапно вернулась, еще более острая. Хватаясь за лавки, согнувшись, Лада добралась до ложа и упала на него без сил. Тут и подоспела повитуха, и как раз вовремя.
Еще со двора Всеслав услышал в избе голоса и громкий, торжествующий детский плач. «Ребенок? – удивился новоявленный отец.– Откуда бы здесь взяться ребенку?».
И, озаренный внезапной догадкой, со всех ног кинулся в дом. Его встретила сияющая повитуха, держа на руках младенца, едва видного в ворохе пеленок.
– Девочка! – оповестила она отца.
Всеслав замер, глядя на Ладу. Никогда еще он не видел ее такой красивой – хотя лицо ее было красно от тяжких потуг, пряди мокрых волос прилипли ко лбу, но все искупал дивный свет, струящийся из очей, необычный, божественный свет...
– Быстро управилась Ладушка наша, никаких хлопот с ней не было, – балагурила повитуха. – Здоровая бабенка, умница! Как доченьку-то наречешь, отец?
Но Всеслав не слышал ее слов – он стоял рядом с ложем и творил полузабытую уже молитву.
– Богородица, дева, радуйся!.. – шептал он, глядя в глаза любимой.
Лада, чуть шевеля губами, повторяла за ним незнакомые пока слова.
Когда первый порыв радости прошел, Всеслав принял из рук повитухи свою дочь.
– Какая красавица! – сказал искренне.
И правда, девочка была хороша – даже повитуха, много видавшая младенцев на своем веку, подтвердила это. Обыкновенно младенцы рождаются красными и сморщенными – но эта малютка была белокожей, точно ее выкупали в молоке. Легкие светлые волоски пушились на головке, а вытянутым дугой бровкам позавидовала бы любая красавица.
– От большой любви красивые-то дети! – высказала повитуха, и Всеслав благодарно взглянул на нее. Осторожно прильнул губами к голове малютки – она замурлыкала и открыла ясные синие глаза.
...Девочку нарекли Марией, и Всеслав прикипел к ней сердцем с первого дня. Таких чувств он не знал еще, и думать не мог, что когда-нибудь узнает...
По деревне даже посмеивались – никто сроду не видел, чтобы мужик так пестовал дитя. Отцы и внимания на своих чад не обращали, пока те в разум не войдут, только досадовали, что младенец криклив. А этот тетешкается не хуже бывалой няньки, и каждому встречному-поперечному готов рассказать, какое диво дивное у него растет, словно его дитя единственное в мире!
ГЛАВА 25
По весеннему времени снова стали приплывать лодии – купцы шли торговать в Византию, запасались перед выходом в море съестными припасами. Один из купцов киевских и прислал Всеславу весточку от дядьки Тихона. Еще в прошлом году, познакомившись с ним, просил Всеслав разведать на Руси, жив ли старый воевода, здрав ли? Оказалось, жив, долго проскрипит еще старик. Купец Афанасий усмехался в бороду, рассказывая о дядькином житье.
– Обрадовался он весточке твоей, как солнышку красному, себя не вспомнил. Я уж, право сказать, испугался за него – не хватил бы удар старика. Да он крепок оказался, – и снова ухмыльнулся. Всеслав приметил это, спросил:
– Что-то ты, Афанасий, вроде таишь что-то?
– Да как тебе сказать, голубь... Седина в бороду, бес в ребро – сам знаешь. На старости лет нашел воеводушка молодку.
– Да ну! – Всеслав и рот раскрыл.
– Верно говорю! Хоть и не первой она молодости, да и не перестарок. Четвертый десяток уж отмахала, поди, да и самому Тихону-то седьмой пошел! Взял он себе вроде как ключницу, а она так за ним ходить стала, что по сердцу пришлась. Слова нет, бабенка славная. Добрая такая, приветливая, храни ее Господь. Не стала нос драть, что из мужичек в воеводихи попала. Приветила нас, что родных, и на дядьку твоего глядит не наглядится, очей с него не сводит...
– Слава Богу! – вырвалось у Всеслава. – Душа-то у меня неспокойна была, все думал – как он там, один на старости лет?
– Ну вот, вышло, что и не один. Да ему и годов его не дашь, а теперь и вовсе как молоденький. По тебе вот только скучает. Все выспрашивал, не хочешь ли ты домой вернуться, утешить его.
– Может, и навещу... – задумчиво сказал Всеслав.
– Да это ты сам думай. Вот обратным путем пойдем, я приму от тебя ему весточку.
На том и порешили, но когда Всеслав вернулся домой и рассказал Ладе о том разговоре, она только головой покачала.