Кольцо
Шрифт:
Тогда он принял ее уход как должное, чуть ли не с облегчением, с какой-то подсознательной злорадной мыслью: «Ну вот, я же говорил — все правильно, не может нормальная здоровая женщина хотеть жить с калекой!»
А теперь, спустя три с лишним года, Ник словно со стороны смотрел на угрюмого, нетерпимого и вспыльчивого, отгородившегося от всего мира стеной жалости к самому себе и самоуничижения человека — ведь, чего греха таить, он был именно таким!
И спрашивал у себя самого: «Как вообще вышло, что они оказались вместе — такие разные и, казалось бы, совершенно не подходившие друг другу?»
Какой
Он помнил, как ловко лежала в ладони ее грудь и как напрягался сосок, стоило провести по нему пальцем. И ощущение нежной кожи под рукой, и как Нэнси любила, когда он целовал ее за ухом или ласкал языком эту маленькую теплую раковинку, и как от нее пахло свежескошенной травой — он помнил это все. И голос, высокий и звонкий, похожий на голос мальчишки-подростка, он тоже помнил...
Но какой она была? Что видела во сне, чего боялась, что читала по вечерам, о чем мечтала?.. Хотя, о чем мечтала, он знал — стать режиссером... А какой цвет любила? Кажется, зеленый...
И наконец — почему вышла за него замуж?! Почему?! Потому что он пообещал решить ее проблемы? Из-за денег? А потом ушла, прихватив с собой только один чемодан... Ушла в тот самый день, когда узнала, что у них может быть ребенок... Почему?
«Она так обрадовалась...»
Вспомнилась сказанная Нэнси фраза: «Мне всегда казалось, что если любишь — значит, хочешь родить от этого человека детей и прожить вместе с ним всю жизнь...» Но она никогда не говорила, что любит его, — а у женщин обычно подобные признания срываются с губ чуть ли не каждый день, сами собой...
Так что же произошло в тот день? Она ушла — потому что хотела уйти? Потому что тот парень, тот «друг» из Калифорнии, звал ее к себе и достаточно было ничтожного толчка, чтобы она нашла оправдание своему давно предрешенному поступку? Или в тот день еще ничего решено не было? И все решилось позже — тогда, когда она сидела и смотрела на так и не зазвонивший телефон?
И эта их высосанная из пальца ссора... Не столкнулись ли в тот вечер, с одной стороны, его вспыльчивость, упрямство и больное самолюбие, а с другой — копившаяся годами ненависть к разрушившей ее жизнь матери и болезненная, застилающая глаза ревность, заставившая Нэнси сразу, безоговорочно, поверить в худшее?
Так кто же был тогда виноват и кто прав? Не вышло ли так, что он сам, не удержав Нэнси и не позвонив ей потом, спровоцировал ее отъезд, а потом, без долгих раздумий, взвалил вину на нее?
Как бы он теперь повел себя в подобной ситуации? Так же?
Наутро Ник уехал и погрузился в свою обычную рутину, забыв о мучивших его вопросах. Почти забыв... Как значилось в «стандартном прощальном письме», работа и правда «требовала всего его внимания».
Но порой они снова всплывали в памяти — а вместе с ними и то неприятное, тревожное чувство, которое зачастую возникало у него, когда какая-то проблема оставалась нерешенной.
Желание увидеться с Нэнси возникло не сразу и в первый момент показалось ему нелепым бредом. Но постепенно идея стала представляться все более привлекательной.
Встретиться — и убедиться, что он был прав. Или узнать, что был неправ. Что ж — пусть даже так... Тогда можно попытаться как-то загладить свою вину. И переступить наконец через всю эту историю, и жить дальше, уже не мучаясь вопросами.
Он приехал в Денвер всего на неделю, собрав «до кучи» все имевшиеся в этом регионе дела. Можно было, конечно, решить все и из Нью-Йорка, или кого-то послать, но Ник подумал, что это хорошая возможность наконец встретиться и поговорить с Нэнси. Может быть, даже поужинать вместе...
А потом они встретились — и все пошло не так, как было задумано.
Он и не предполагал, что эта женщина — холодная и чужая, надменная и отстранившаяся от него; женщина, в которой не осталось ничего от прежней Нэнси; женщина, которая хотела только одного — с приветливо-официальной улыбкой побыстрее развязаться с ним и идти дальше, — что она так подействует на него. Что кровь будет пульсировать в висках, сердце колотиться, и лишь усилием воли, сжав кулаки, он сможет продолжать спокойно говорить.
Вечером, явившись к ней, Ник сам толком не знал еще, что скажет, — отчужденнность Нэнси и ее нежелание иметь с ним дело были настолько очевидны, что, казалось, их можно взять в руки и потрогать. Идея с контрактом стала чистейшей воды импровизацией — весьма кстати вспомнилась вдруг увязавшаяся за ним настырная дурешка Стефи.
Что ж — дело сделано, они снова вместе. Теперь оставалось только понять — что с этим делать дальше...
Глава 9
Она проснулась, и в первое мгновение, все еще витая на границе сна и яви, не поняла, откуда пришли разбудившие ее слова:
— Просыпайся, котенок! Вставать пора!
Потом открыла глаза — и вспомнила, где она и что с ней...
Ник лежал рядом — взлохмаченный, с пробивающейся щетиной, веселыми, совсем не сонными глазами — и такой неправдоподобно красивый, что Нэнси захотелось дотронуться до него, чтобы убедиться, что он настоящий.
Впрочем, дотрагиваться не было нужды — он и так находился достаточно близко. Его руки обхватывали ее теплым кольцом, под щекой было мускулистое плечо, а ее рубашка задралась куда-то наверх, так что ноги их тоже переплелись самым тесным образом. Под зарывшейся в мягкие волосы на его груди ладонью часто билось сердце, и в том же ритме пульсировало нечто твердое и горячее, вплотную прижавшееся к ее бедру.
— Вставать пора! — повторил он, увидев, что она открыла глаза. — С добрым утром! — легонько поцеловал в щеку и потерся о нее губами.
Тело Нэнси, разнеженное со сна, отреагировало на этот поцелуй самым адекватным образом — пробежавшей по нему теплой волной. Уловив невольно вырвавшийся у Нэнси легкий вздох, Ник придвинулся еще ближе, губы его дотянулись до ее уха и захватили мочку, лаская и щекоча ее теплым дыханием.
— Котенок...
И в это мгновение тренированный слух Нэнси уловил звук — тихое, еле слышное поскуливание. Она мгновенно выскользнула из обхвативших ее рук. Лежавшая у выхода Дарра тоже вскочила как на пружинках и, повернувшись мордой к двери, застыла в позе ожидания.