Шрифт:
Вместо предисловия
Роман написан в эротическом жанре.
Действие романа происходит в России, в 20-е годы прошлого века. Это было время первых шагов советской республики. Мало кто знает, что это время охарактеризовалось бурным началом так называемой советской сексуальной революции.
1924 г. Москва. Удивительный период в истории нашей страны. НЭП в экономике, которая отложила свой неизгладимый отпечаток на всю общественную жизнь и культуру. НЭП позволила быстро восстановить народное хозяйство, разрушенное Первой мировой и Гражданской войнами. Это было непростое и интересное время. Оно охарактеризовалось своеобразным всплеском свободы, часть из которой захватила свободу нравов.
Позднее, спустя годы, руководители страны и лично Иосиф Сталин постарались уничтожить многие документальные, кино и фото свидетельства тех лет, посвященные этой теме. И лишь за рубежом, в частных архивах, сохранились единичные фотодокументы, отразившие тот период. Имеются также и воспоминания современников.
Это было время движения "Долой стыд". Совершенно голые люди на улицах СССР, мужчины и женщины, украшенные только лентами через плечо с лозунгом «Долой стыд!». «Мы, коммунары, не нуждаемся в одежде, прикрывающей красоту тела! Мы дети солнца и воздуха!»
В новом обществе традиционный институт семьи и брака неожиданно стал считаться буржуазным пережитком. На свет появились организации, ведущие пропаганду новаторских культурных ценностей и избавления от пережитков старого строя.
Это было время джаза, фокстрота, чарльстона и время очаровательных флэпперов.
Автор поместила своих героев в эту интересную эпоху и написала чувственный роман о любви, страсти и ревности. О вечном споре полов за право любить и быть любимыми.
О том, как это вышло, судить вам.
Роман изобилует откровенными эротическими сценами, сценами группового секса и содержит ненормативную лексику.
Задача пролетарской идеологии не изгнать Эрос из социального общения, а лишь перевооружить его колчан на стрелы новой формации, воспитать чувство любви между полами в духе величайшей новой психической силы – товарищеской солидарности.
Ревность возбуждать одной любви пристало.
Отсутствие ревности означает расчетливую любовь.
Ревность – это ощущение одиночества среди смеющихся врагов.
Кто не ревнует, тот не умеет любить.
Тот, кто не ревнует, тот не любит.
Глава 1
1924 год. Апрель. Москва
Он знал, что танцует лучше всех в отделении. Да, что там в отделении, пожалуй, во всем институте и в бывшей Alma mater, и даже в гимназии в юные годы, в мастерстве танца – ему не было равных. Музыка, ритм, движение – после медицины – были самыми важными его увлечениями. Когда он слишком долго не слышал музыки или песен, ему казалось, будто мир утрачивал свою привычную гармонию. Уши начинали ловить мелодию там, где ее изначально не было. Она звучала в весенней капели за окном, в воробьиных пересвистах, в цоканье лошадиных конок по мостовой, в звуках клаксонов на автомобилях,
Еще с гимназических лет он неплохо играл на фортепьяно, тромбоне и нескольких дудках. О, эти безумные, живые и такие теплые реликты – дудки, флейты, наи, рожки, сампоньяс, сиринги, кугиклы, кена, кеначо, окарины, флуэраши и жалейки! Эти инструменты он почему-то нежно любил более иных и коллекционировал их с самой юности. Знакомые знали за ним эту страсть и привозили их из разных стран мира. На каждом рожке и на каждой дудке он мог вполне сносно воспроизвести любую мелодию. Он почти с отеческой нежностью гладил глянцевые или потертые торцы флейты Пана, перебирал её пустотелые деревянные и бамбуковые цилиндры, связанные меж собой старинными тканевыми и кожаными снурками или костяными стяжками. Пальцы углублялись в игральные отверстия флейт, губы сами собой тянулись к мундштуку, словно к губам любимой женщины. Музыку он слышал и понимал не хуже любого профессионального музыканта. Его ухо улавливало малейшую фальшь в исполнении. Но о музыке чуть позже.
Сейчас, выпив по традиции бокал грузинского вина за здоровье именинника, заведующего кафедры патанатомии Гуськова [1] , при первых нервных и чуть фальшивых аккордах матчиша, он вырвался на танцпол, подхватив за руку тонкую востроносенькую Верочку из отделения гнойной хирургии. Верочка была вертлява и прыгала в матчише не хуже чем разбитная бразильянка. Верочке нравился Андрей Николаевич. Он нравился многим женщинам, с которыми работал. Но сюда, в ресторан, он пришел со своей женой Светланой.
1
Здесь и далее – все персонажи являются вымышленными, и любое совпадение с реально живущими или когда-либо жившими людьми случайно. Как и случаен выбор географических мест и их названий. Исключением являются лишь несколько реальных исторических личностей, имена которых автор старалась упоминать в максимально уважительной и корректной форме.
Светлана немного стеснялась танцевать такие танцы, как матчиш. Ее плавная грация была более органична в вальсе, фокстроте или танго. Правда, совсем недавно она записалась на курсы по обучению чарльстону. И Кольцов довольно часто видел у себя в зале мелькание ее стройных и крепких икр, облаченных в тонкие чулки.
Когда она входила в ритм, то он невольно любовался ею, а она краснела и, надув губы, просила не мешать и не смотреть на нее пристально. Но он не мог не смотреть на нее. Обычно занятия заканчивались тем, что он подхватывал ее на руки и нес брыкающуюся в спальню. Но в спальне она, как правило, прекращала всякое сопротивление. Ее карие миндалевидные глаза всякий раз туманились от страсти, как только его губы приникали к ее губам.
Верочка откровенно строила ему глазки. Но когда его пальцы касались ее талии, ему казалось, что он трогает руками чугунное ребро радиатора центрального отопления. Верочкины ребра проступали сквозь тонкую кожу. Он не любил худышек.
Его жена была стройна и хорошо сложена. Но при этом ее нельзя было назвать худенькой. Высокая обильная грудь, подчеркнутая довольно смелым декольте нового коктейльного серебристого платья, которое он привез ей из Вены, с международного медицинского симпозиума, приковывала взгляды многих мужчин в ресторане. Узкая талия переходила в плавную линию широких бедер. А когда она поворачивалась спиной, то он почти с тайным восхищением всякий раз любовался ее чуть оттопыренной попкой, ниже которой шли длинные и полные в ляжках ноги. Тонкие щиколотки и запястья выдавали в ней штучку весьма породистую. Кольцов знал это и очень этим гордился.