Кольдиц. Записки капитана охраны. 1940-1945
Шрифт:
Поскольку собаки, казалось, нашли некий ключ к этому побегу с внешней стороны основания нашей южной стены, мы обыскали наши собственные помещения на нижнем этаже и различные подвалы той стороны нашего двора. Полицейский отряд представил так называемые «доказательства» в поддержку безумной теории, что беглецы пересекли немецкий внутренний двор и выбрались из подвала под нашими южными зданиями, выходящими ко рву. Собаки привели нас к внешней стене близ вентиляционной шахты, выходившей наружу как раз в том месте. Утверждали, что на цветочных клумбах рядом со стеной комендатуры возле рва можно было различить следы. В одном из подвалов нашли фантики от английских ирисок, а снаружи вентиляционной шахты — погнутый прут решетки. В тот момент все это казалось нам крайне туманным. Как кто-то мог незаметно пройти мимо часового, маршировавшего посередине немецкого двора? Как мог заключенный вылезти из окна на стороне заключенных того двора в полном свете прожекторов и остаться незамеченным караулом? Служба безопасности постановила забить досками вентиляционную шахту. Что же касается остального, мы сделали вывод, что, судя по всему, один из наших собственных
Несмотря на все наши разыскные мероприятия, к 23 октября мы по-прежнему не нашли ни одного намека на выход из лагеря. О четырех британских беглецах пока не поступало никаких известий извне.
Однажды вечером в ноябре мы чуть не поймали одного из пленных в коридоре, ведущем с верхней площадки лестницы здания гауптвахты к дыре под сценой, которую мы замуровали в январе, после двух успешных попыток побега. Кто бы это ни был на этот раз, он убежал назад в театральную гардеробную прежде, чем полицейский отряд успел подняться туда и отрезать ему путь. Мы задумались: а не было ли это тем выходом, из которого пленные бежали на прошлой неделе? Они вполне могли вновь открыть и использовать этот старый и надежный путь к побегу, переодевшись в немецких военнослужащих. Мы перенесли нашу столовую с ее прежнего места над гауптвахтой, а значит, избавили пленных от одного лишнего препятствия на их пути вниз. Куда они могли пойти после этого, по-прежнему оставалось для нас загадкой.
Вскоре мы обнаружили шатающийся прут решетки на задней стене кухни заключенных. С одной стороны кухни имелся проход с их двора; на другой стороне дверей не было, только окна, выходившие на наш двор. Теоретически можно было вылезти их этих окон, спрыгнуть на низкую крышу, а оттуда спуститься на немецкий двор, но куда идти потом? Во дворе днем и ночью дежурил часовой. Мы опросили всех часовых, несших вахту у ворот в парк в ночь побега этой четверки. Все поклялись, что никто не проходил мимо них ранним утром, не показав пропуска. В конце концов, насколько мы понимали, побег четырех британских офицеров имел место из театра, вниз мимо гауптвахты, затем наружу по какому-то таинственному пути, нам неизвестному, и прочь. Возможно, предположили мы, они спустились ниже гауптвахты в подвал, из него выбрались на нижнюю террасу на южной стороне и перелезли через проволочное ограждение. Однако часовой на террасе исключил эту теорию [55] .
55
Много лет спустя я прочитал истинную историю этого побега — из кухни, через наш двор, в наш подвал, через вентиляционную шахту. (Примеч. авт.).
В ту осень стало очевидно, что работа нефтяной комиссии, в начале года заседавшей в Кольдице для подготовки к эксплуатации русских нефтяных месторождений, окажется напрасной. Германия не получит нефть из месторождений в Баку. Мы, конечно, вывесили наш флаг на вершине Эльбруса — самой высокой горы на Кавказе, но это было только показным жестом. Возможно, с этого пика наши скалолазы и видели нефтяные месторождения, но это был предел наших возможностей. Теперь все свои надежды мы обратили на подводную кампанию.
Утешил нас урожай картофеля и корнеплодов, в тот год выдавшийся рекордно высоким. Да и осень, слава богу, выдалась великолепной. Никаких заморозков в октябре вообще. Норма угля была снижена на 30 процентов.
3 ноября из Польши прибыли два британских офицера — лейтенанты Сильвервуд-Коуп и Кроуфорд. Их карточки были помечены обычными зелеными ярлычками (знак побега), но эти двое были беглецами с отличием. Первоначально они бежали из лагеря в Познани и некоторое время находились в контакте с польским подпольем в Варшаве и Радоме. В этих городах они скрывались несколько месяцев. Агенты, главным образом ответственные за их содержание в Варшаве [56] , так и не были найдены, и гестапо поймало их в ходе облавы вместе с поляками и несколькими евреями.
56
Англичанка, которая расквартировала Коупа, Кроуфорда, Синклера и Дэвис-Скурфилда (узников Кольдица), а также дюжину других британских беглых заключенных, пока те находились в Варшаве, теперь живет в Суссексе. (Примеч. ред.).
Вместе с другими их отправили в тюрьму, где они явились свидетелями жутких вещей. Они видели, как евреев проталкивали через крышки люков в трубы канализации, полные воды, и оставляли там, пока те чуть не погибали. Из окон своих камер они видели, как на пленных натравливали собак. Они видели, как собаки раздирали заключенных на куски. Они видели, как узников били и подвешивали за запястья.
В Кольдице эти двое написали заявления, описывавшие все это. Я внимательно прочел их, — для меня подобные откровения явились первой информацией, полученной лично мной из первых источников о том, что мне представлялось только слухами, — то, что происходило в концентрационных лагерях партии и Vernichtungslager [57] в Польше и оккупированной России. Донесения были отосланы швейцарской державе-протектору через ОКВ. Это был обычный канал коммуникации, согласно Женевской конвенции. Хотя эта линия коммуникации была официально разрешена, ОКВ ответило угрозой военного суда по обвинению в оскорблении немецкого рейха. Двое обвиняемых заявили, что с радостью воспользуются этой возможностью доказать свою правоту
57
Лагерь уничтожения (нем.).
Дисциплинарное наказание находилось в ведении коменданта. Он заявил, что осуществление дисциплинарного наказания по такому обвинению находилось вне его полномочий, и передал бумаги в военный округ 4, Дрезден. Дрезден принял решение об аресте на существенный период времени. Пленные подали апелляцию в ОКВ из Дрездена, ссылаясь на имевшиеся у них доказательства заявлений, из которых возникло вменяемое им преступление, и утверждая, что их наказание было незаконным, поскольку возможности оправдаться им представлено не было. Их не могли наказать без суда. Апелляцию не приняли. Подали апелляцию державе-протектору, представившей ее британскому правительству. На этой стадии, однако, по немецким законам, пленным пришлось подчиниться аресту и наказанию. Апелляция в ОКВ лишь дала отсрочку. Оба офицера отбыли тридцать дней в камерах — предельный срок для дисциплинарного взыскания без военного суда, и мало-помалу дело замяло время и разворачивающиеся события.
Когда на построениях мы обнаруживали пропажу пленных, первое, что нам приходилось делать, — это удостоверяться в точности количества отсутствующих. Обычно вследствие устраиваемых диверсий это требовало некоторого времени. Следующим шагом являлось выяснение того, кто именно пропал с помощью удостоверений личности. К несчастью, фотографии на этих карточках все больше и больше устаревали. Многие были сделаны еще в 1940 году. Поляков сфотографировали в 1939 году, и к сегодняшнему времени они стали на три года (причем тюремных условий) старше. Многие носили теперь или носили тогда усы или бороды, особенно голландцы. А потому фотографии оказывались не слишком надежными. Ярким тому примером явился случай, когда с помощью фотографий мы обнаружили, что капрал Хендин поменялся местами с лейтенантом Кейлларом, смутно на него похожим. Разумеется, можно было избавиться ото всех сомнений, проведя проверку отпечатков пальцев, но данная процедура для нас была делом слишком техническим.
Особая проблема с идентификацией личностей возникла в результате прибытия семнадцати британских офицеров 1 сентября (хотя, чтобы быть точным, шестнадцать прибыли 1-го числа, а один, капитан-лейтенант Стивенс, исчезнувший во время пересадки в Дебельне, прибыл позже). Эту группу доставили из лагеря в Ламсдорфе, в Силезии. В течение некоторого времени их письма из дома приходили в Ламсдорф, откуда переправлялись к нам. К концу октября наша цензура заметила, что на письмах, адресованных лейтенанту Майклу Харви, RN, имя часто было написано другим почерком, нежели остальной адрес лагеря Ламсдорф. Казалось, оно было написано поверх какого-то стертого имени. Письма были подписаны «Элис Стил». Проконсультировались с нашим офицером службы охраны. Он послал за офицером Майклом Харви и спросил его, кем являлся отправитель. «Это моя мачеха», — последовал ответ. Мы попросили его сообщить нам личные сведения с его карточки. Все подробности он сообщил верно: дату и место рождения и т. д. Однако все это казалось странным, и в итоге мы в первый раз за все время решили провести проверку по отпечаткам пальцев. Вот тут-то мы и нашли расхождения. Лейтенант Харви, RN, сейчас стоявший перед нами, не был лейтенантом Харви, RN на удостоверении личности. Лица были похожи, но отпечатки солгать не могли. Мы сообщили в Ламсдорф. Тамошний комендант, ухватившись за имя Элис Стил, вскоре обнаружил, что недавно направил в Гольдберг капрала с таким же именем. Отпечатки пальцев этого капрала, как оказалось в ходе расследования, отличались от отпечатков на его карточке в Ламсдорфе. Капрал Стил на карточке не был капралом Стилом, который отправился в Гольдберг. Ламсдорф потому вернул в Кольдиц мнимого капрала Стила. Мы поставили этих двоих вместе, и замена стала ясна. Капрал, известный нам несколько недель как лейтенант Харви, вернулся в Ламсдорф, а лейтенант Харви, RN, занявший там его место в рабочей группе, по прибытии в Кольдиц получил десять дней ареста.
26 ноября караул на воротах из немецкого двора в парк в соответствии с приказом спросил пропуска у двух немецких солдат. У них пропусков не оказалось — это были лейтенант Барри и лейтенант Олар в немецкой форме. Поймав их, мы провели обычную Sonderappell. Барри сначала было очень сложно узнать и сопоставить его лицо с изображением на фотографии — в целях побега он сбрил свои густые, кавалерийские усы. Но в ходе переклички выяснилась пропажа еще двух офицеров — лейтенанта Синклера и французского лейтенанта Клэна. Я был очень удивлен, когда старший британский офицер сообщил мне, что парочка, которую мы только что поймали, убежала бы днем раньше, вместе с двумя другими, не помешай я им, неожиданно поднявшись в театр как раз в тот момент, когда они спускались через решетку вентиляционной шахты, идущую в немецкие кухни. Мне показалось крайне подозрительным, что мне рассказали обо всем этом. Может быть, это блеф? Действительно ли этот второй побег имел место двадцатью четырьмя часами ранее и по тому же старому пути, который, как мы думали, вряд ли будет или мог быть использован снова? Несомненно, эта история была довольно правдоподобна, и явно пересчет на вчерашнем вечернем построении был сфабрикован. Но зачем мне говорить все это? Маловероятно, чтобы пленные захотели рисковать имевшейся у них системой подделывания пересчета при построениях слишком часто; в любом случае у беглецов было преимущество в двадцать четыре часа, и, каким бы способом их отсутствие ни скрывали на перекличках, метод по-прежнему оставался надежным. Хотя лейтенант Синклер был пойман в Туттлингене 30-го числа, а лейтенант Клэн вскоре после этого в Плауэне, мы ощущали, что что-то готовилось. Но мы никак не могли определить запах!