Кольдиц. Записки капитана охраны. 1940-1945
Шрифт:
Пункт третий был известен давно. Мы заняли ту позицию, что театр является привилегией, а значит, подлежит отмене в любой момент в дисциплинарных целях или вовсе без всяких на то причин. Этот последний пункт мы выиграли.
Ночью 19 октября Галле подвергся массированному воздушному налету. Сотни были убиты и тысячи ранены. В Кольдице двадцать четыре часа не было электроэнергии. Для нас в замке это стало самым ощутимым свидетельством бомбардировки за всю войну. Первое построение на следующее утро перенесли с семи часов на восемь и провели точно как в старые времена — крики, свистки, демонстрации, недисциплинированность. Правда, количество пленных осталось прежним.
В одиннадцать часов меня вызвал
Я прочел телеграмму: «Коменданту — офлаг 4С Кольдиц — Саксония. Пожалуйста, заберите Дэвис-Скурфилда — пойман 7-го числа текущего месяца близ Хильдешейма. Подписано комендант Ламсдорф. Силезия».
Я был ошеломлен. «У нас есть Дэвис-Скурфилд?» — спросил комендант.
«Судя по всему, был», — ответил я.
«Ну, узнайте, где он».
Я отправился в лагерь и спросил старшего британского офицера, полковника Брумхолла, где находится его офицер, Дэвис-Скурфилд.
«Мне очень жаль вам это сообщать, но в лагере его нет», — ответил он.
«А мне жаль вам сообщать, — возразил я, — что он снова в наших руках». И подал донесение коменданту.
«Так, с 7 октября, почти две недели назад, было около пятидесяти построений. Вы хотите сказать мне, что вас, ЛО, дурачили относительно количества пленных в этом лагере четыре раза в день на протяжении двух недель?»
Я попросил двадцать четыре часа на обдумывание. В конце концов я сделал вывод, что единственным возможным слабом местом, где нас могли обмануть, являлся подсчет тех, кто был временно болен. Их пересчитывали в больничной палате, просто согнав в кучу. Но меня отнюдь не обрадовало то, что таким образом меня водили за нос четырежды в день на протяжении более четырнадцати дней. Как Скурфилда могли прикрывать так долго? Что же касается того, как он выбрался из замка, мы сочли, что он, должно быть, выбрал тот же путь, что и лейтенант Орр-Эвинг в начале месяца, — в коробке с ненужными бумагами. Тогда, напомню, было 20 октября 1943 года. Вернувшись, лейтенант Дэвис-Скурфилд заявил, что покинул лагерь 30 сентября, почти за три недели до поимки. Когда его схватили, он утверждал, будто был минером по имени Браун. Вот почему сначала его отправили в лагерь для рядовых в Ламсдорфе, где он в итоге признал свое звание.
Только в марте следующего года, и то благодаря очередной попытке побега, его тайна была раскрыта. К тому времени я сам стал офицером службы охраны и до тех пор так и не был удовлетворен объяснением того, как именно бежал лейтенант Дэвис-Скурфилд. Однажды вечером в конце месяца караульный на мостике, выходящем на блок старших офицеров, заметил, как в одно из окон втащили веревку. По его донесению полицейский отряд ринулся в эту комнату и, разумеется, ничего не нашел, за исключением подпиленных решеток. Судя по всему, кто-то выбрался наружу, но где он был теперь?
Под окном, от арки (которую охраняли) к гауптвахте, между блоком старших офицеров справа и высокой внешней стеной слева, тянулся маленький подъездной дворик. Часовые день и ночь дежурили на переходном мостике на внешней стене над еще одной террасой внизу, раскинувшейся на расстоянии тридцати футов от верхнего края этой стены.
В подъездном дворике, примерно пятьдесят на десять ярдов, никого не видели ни наши люди на гауптвахте, ни часовые у арки. А убежал ли кто-либо вообще? Или это просто шутка?
Я приказал провести Sonderappell, чтобы выяснить, не пропал ли кто. Пока пленные строились, я расхаживал по подъездному дворику и думал. Внезапно кто-то забарабанил по внутренней стороне двери бомбоубежища, ведущего в подвал под блоком старших офицеров, и изнутри раздался чей-то голос: «Мы здесь — выпустите нас, не нужно Sonderappell».
«Что вы здесь делаете? — спросил я. — У вас нет шансов — это бомбоубежище».
«Я знаю, — ответил Паркер. — Мы думали, там будет второй выход. Два пути — правило в Германии, один и бомбоубежище, один из него. А это место какое-то неправильное. Здесь только одна дверь. Говорю вам. Это против правил».
Я рассмеялся и обыскал их, но ничего не нашел. В убежище я отыскал отвертку и небольшую кучку золы, скорее всего, бумажные деньги и пропуска, которые они сожгли, обнаружив, что отсюда не было иного выхода, кроме как через дверь, в которую они вошли. Должно быть, воспользовавшись тем, что часовой на воротах на секунду отвлекся, и положившись на удачу относительно того, куда смотрели караульные из окна гауптвахты, они спустились из окна по веревке, открыли дверь и попали в подвал. Легкий угол в здании блока старших офицеров скрыл их от наблюдения с гауптвахты, зато с арки они были как на ладони. Должно быть, стоявшего там часового кто-то отвлек.
Назад в лагерь я отпустил только Паркера; личность его компаньона вызывала у меня определенные подозрения. Он сказал, что был лейтенантом Бартлеттом. Я в этом сомневался и, послав за его удостоверением личности, расспросил его обо всех указанных на нем личных подробностях. Хотя он и назвал их все правильно, его лицо не очень соответствовало изображению на фотографии. Я поместил его в одну из камер арки.
Подозрения меня не покидали, и я послал полицейский отряд найти настоящего лейтенанта Бартлетта. Они вернулись с офицером, которого, по их утверждению, знали как Бартлетта. Но он заявил, что его звали Кэмп. Этот второй офицер Кэмп намного больше походил на Бартлетта на фотографии, чем мнимый Бартлетт, стоявший сейчас передо мной.
Переведя взгляд с одного на другого, а потом опять на фотографию, я снова отправил полицейский отряд в лагерь — на этот раз с приказом разыскать офицера, которого они знали как Кэмпа. Они вернулись с Кэмпом, и я тут же спросил его: «Кто вы?» — «Кэмп», — ответил тот.
В этот момент первый Кэмп (которого привели как Бартлетта) обратился ко второму Кэмпу: «Разве тебя не предупредили?»
Я уже было начал путаться во всех этих личностях и офицерах, но тут мне все стало ясно. Третий человек был настоящим Кэмпом, а второй — настоящим Бартлеттом. Вопрос заключался в том, кем являлся первый заключенный, тот, которого я поймал вместе с Паркером. Бартлетт содержался под арестом недавно. Унтер-офицер, отвечающий за камеры, поклялся, что человек, утверждающий, будто его зовут Бартлетт, не был Бартлеттом, который сидел в камере. Я приказал ему просмотреть список имен в книге арестов и постараться припомнить лицо каждого из заключенных. Дойдя до лейтенанта Майкла Харви, отбывавшего свой срок двенадцать месяцев назад, он остановился. «Человек перед вами, — сказал он, — не Бартлетт, а Харви».
Все документы и сведения о лейтенанте Майкле Харви, RN, и капитане авиации Джеке Бесте, RAF, отправились в ОКВ в Берлин в апреле 1943 года, в их картотеку «успешно бежавших». В прошлом году в мае британцы проинформировали нас, что эти двое бежали в Швейцарию. Мы решили, что они, переодевшись в немцев, выбрались из замка через ворота в парк. Тогда наш унтер-офицер Beau Max поймал двух других офицеров, пытавшихся проделать тот же трюк.
У меня осталась лишняя копия их фотографий. Я достал фотографию Майкла Харви и, идя назад к арке, вдруг подумал: а не могло ли быть так, что на протяжении последних двенадцати месяцев Харви прятался где-то на территории лагеря? Подобная мысль привела меня в замешательство. Чем быстрее я решу этот вопрос, тем лучше.